Архив за месяц: Декабрь 2016

Записки Хирурга (Подберезье)

Версию с фотографиями и более крупного формата можно посмотреть на нашем приписном сайте вот здесь:

http://www.pskov.prihod.ru/zapiski_khirurga__semjonov_viktor_ivanovich_

Записки Хирурга Семёнова Виктора Ивановича.

Дорогие Христиане! На нашем сайте, помещаем воспоминания хирурга Семёнова Виктора Ивановича. Виктор Иванович начинал свой трудный путь хирурга в то тяжёлое послевоенное время, именно в нашем селе Подберезье. Тогда ещё Подберезье было районным центром. При чтении  этих воспоминаний я замечаю, что у меня слёзы на глазах. Не имея достаточного оборудования, нужных лекарств и прочее необходимое для хирурга, он делает сложные операции и люди выздоравливают. Это хирург от Бога. При неимении нужного инструмента и лекарств он имеет гораздо большее — это огромное сердце любящее людей и хотящее помочь облегчить их страдания. Он исполняет самую главную заповедь ,, Возлюби ближнего как самого себя,,. Частично записки хирурга помещались в журнале вот здесь http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3457&level1=main&level2=articles, но многое не было напечатано. На нашем сайте мы помещаем полностью воспоминания Саратовского хирурга Семёнова Василия Ивановича. Воспоминания помещены с разрешения автора Семёнова Василия Ивановича. (Иеромонах Софроний Псковской Епархии РПЦ)

                                                                          Светлой памяти моих родителей

                                                                    Семёнова Ивана Кузьмича и

                                                                      Семёновой Нины Алексеевны

                                       посвящаю.

 

Семёнов В.И.

 

 

 В.И. Семёнов

 

 ЗАПИСКИ ХИРУРГА

 

 Саратов — 2012

 

От автора

 

Все события, лица, описанные в «Записках хирурга», реальные, не вымышленные. Надеюсь, что на меня никто не обидится за давностью времени.

«Записки» предназначены для моих друзей и родных как память о моей работе.

 Об авторе

Семенов Виктор Иванович, 1930 г. рождения, после окончания Саратовского медицинского института в 1954 году был направлен на работу заведующим районным отделом здравоохранения и хирургом в Подберезинский район Великолукской области. В течение трех лет занимался совершенствованием здравоохранения и медицинской помощи сельскому населению района, затем в течение года работал хирургом районной больницы города Петровск Саратовской области.

Последующие 50 лет работы связаны с Саратовским научно-исследовательским институтом травматологии и ортопедии (СарНИИТО). Здесь В.И. Семенов проделал путь от клинического ординатора  до кандидата медицинских наук, доцента, посвятив научные исследования совершенствованию хирургической помощи детям с ортопедическими заболеваниями и взрослым с лечением последствий травм. Имеет 53 научные публикации, три изобретения и несколько рационализаторских предложений. Награжден медалями: «За трудовую доблесть», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «Ветеран труда», значком «Отличнику здравоохранения». С 2009 г. на заслуженном отдыхе.

 

 

  Заведующая архивохранилищем отдела обеспечения сохранности и госучета документов ОГУ «Государственный архив Саратовской области» Н.И.Лаврентьева

 Дан приказ ему: на запад

 После окончания Саратовского мединститута в 1954 году, получив диплом с отличием и специальность педиатра, я захотел увидеть просторы за границами родной Саратовской области и попросил направить меня по распределению на работу в Великолукскую область, образованную в 1944 г. В первых числах августа я приехал в Великие Луки. Город был сильно разрушен во время войны, так как дважды попадал в оккупацию и освобождался. Немногие сохранившиеся здания несли отметины от пуль и снарядов. Колокольня Вознесенского собора была превращена снарядами буквально в решето. Удивительно, что, тем не менее, она не развалилась.

Великие Луки являлись крупным железнодорожным узлом и имели стратегическое значение. Население города тогда составляло 56 тыс. человек (сейчас – свыше 100 тысяч), в центре велась новая застройка: возводились каменные четырех — пятиэтажные дома. Высился бронзовый памятник рядовому Александру Матросову, установленный на могиле героя. На окраине города дома были деревянные одноэтажные.

В отделе кадров областного отдела здравоохранения мне предложили работать педиатром: их в области сильно не хватало. Я же просил предоставить мне место хирурга, так как специализировался по детской хирургии. Тогда мне предложили должность заведующего отделом здравоохранения в Подберезинском районе и 0.5 ставки хирурга. От заведования райздравотделом я отказался, так как совершенно не знал административной работы. Жил я в гостинице, деньги подходили к концу, и я согласился работать в Ильинском районе педиатром, получив приказ. Багаж мой не пришел, и я болтался без дела в отделе кадров.

Однажды в отдел кадров зашел седой мужчина в сером костюме, среднего роста, лет 50 — 55, по фамилии Осипов и спросил меня, что я здесь делаю. Я пожаловался ему на заведующего облздравотделом А.А. Наумова, который не дает мне место хирурга. Он посмотрел на меня, оценив крепкое телосложение, и сказал: «Соглашайся заведовать райздравотделом и работай хирургом в больнице, сколько хочешь по времени, ведь ты главный начальник». Потом он пошел к А.А. Наумову, договорился с ним, и мне поменяли приказ на Подберезье – заведовать райздравотделом и работать на 0.5 ставки хирургом. Так этот посторонний человек, опытный врач и психолог за 15 — 20 минут решил мою судьбу.

Приехал в Подберезье. Добирался из Великих Лук до железнодорожной станции Локня поездом, 30 км от Локни до Подберезья преодолел на грузовой машине. Переночевал в убогой гостинице, пришел в райздравотдел – старенький деревянный домик почти на берегу реки Ловать.

Коллектив Подберезинской больницы.23.07.1955г

Представился заведующему райздравом М.Н. Борохову и председателю райисполкома И.Г. Шведову. М.Н. Борохов передал мне печать, деловые бумаги – больничные листы и трудовые книжки, переписку, познакомил с бухгалтером З.Е. Федоровой, очень приятной женщиной, которая ввела меня в курс дела.

Подберезинский район был маленький – около 10 тыс. населения. Центральный поселок находился на берегу р. Ловать и был растянут вдоль разрушенного временем шоссе, соединяющего ст. Локню и г. Холм, расположенные друг от друга на расстоянии 80 км. Поперечные улочки имели деревянный настил в 2 — 3 доски, иначе не пройдешь по грязи. Промышленность была представлена маслозаводом, промкомбинатом, машинно-тракторной станцией (МТС). Кроме того, имелись парикмахерская, чайная, да пара магазинов.

Больница, расположенная на окраине, около леса, в период фашистской оккупации служила немцам конюшней. Это было длинное деревянное здание с шиферной крышей. Имелись еще две постройки: кухня и поликлиника; кроме того, были домик для врачей и колодец для воды. Я временно стал жить на квартире у бухгалтера Зинаиды Евсеевны Федоровой, подружился с её мужем, матерью и сынишкой. Познакомился с главным врачом В.Г. Коробейниковым и коллективом больницы.

Штат больницы был невелик: главный врач Коробейников Владислав Григорьевич — 0.5 ставки хирурга, стаж 3 года; Коробейникова Анна Николаевна – терапевт, стаж 3 года; Смирнова Евгения Семеновна – терапевт, стаж 20 лет; Фарбер Ольга Александровна – акушер-гинеколог, стаж 3 года; Ботнева Валентина Михайловна –­­ педиатр, стаж 8 лет; Поляницына Анна Ивановна – кожно-венеролог, зубной врач. Очень заботливой была старшая сестра больницы Зинаида Белова.

Началась моя трудовая жизнь. Население района обитало в разбросанных деревушках вдоль шоссе и реки Ловать. Матросовский участок находился в 30 км от райцентра за болотом. Сельские жители Подберезинского района возделывали небольшие поля в 2 — 3 га да приусадебные огороды. В данной местности, лесной и болотистой, веками сеяли лен, занимались овощеводством и скотоводством. Волей Н.С. Хрущева стали сеять кукурузу, которая здесь быстро вымокала и гибла. Колхозники ничего не получали на трудодни и жили только приусадебным хозяйством: сеяли рожь, сажали картофель и другие овощи, держали крупный рогатый скот и свиней. Убирали рожь, как в некрасовские времена, косами и серпами, зерно мололи в домашних мельницах. За хлебом были большие очереди, колхозники приходили за ним в Подберезье из соседних сел за 5 — 10 км.

У меня был такой распорядок дня: до 12 часов я был в больнице, затем в райздравотделе. В поликлинике принимали больных поочередно, то В.Г.Коробейников, то я. В стационаре я вел 5 — 6 больных с хирургическими заболеваниями и травмой опорно-двигательного аппарата.

В райздравотделе З.Е. Федорова ознакомила меня с медицинской сетью района. Имелась одна участковая больница на 10 коек в Дунаеве за 30 км, 8 фельдшерских медпунктов при сельсоветах и медпункт на Матросовском лесоучастке. Оснащение и больниц и медпунктов было весьма убогое. В райцентре в избушке размещалась аптека, которая из местных лекарственных трав готовила инфузы (масляные настои) и декокты (отвары). Эти лекарства стоили копейки. Для больницы готовили стерильные растворы новокаина, глюкозы, физиологический раствор. Пункта забора крови не было, и хранить её было негде – не было холодильников. Электрический свет давался МТС до 12 часов ночи, затем с 12 ночи до 6 утра выключался, и освещение было с помощью керосиновых ламп. Отопление – печное.

В больнице в год выполнялось 110-120 экстренных и плановых операций. Пациенты с острым аппендицитом, с грыжами оперировались, как правило, под местной анестезией с использованием ¼% раствора новокаина. Детей оперировали под наркозом с использованием маски Эсмарха, на которую капали эфир. Более сложные операции по поводу прободной язвы желудка, кишечной непроходимости проводились под наркозом… Нередко приглашали хирурга из соседнего Локнянского района.

Больные с переломами длинных трубчатых костей лечились консервативно с использованием скелетного вытяжения или ручной репозиции обломков с последующим наложением гипсовой повязки. Специально подготовленных сестер-анестезисток и врачей-анестезиологов в больнице не было.

Стерилизацию белья проводили перед операцией в печном автоклаве. В большом дефиците были хирургические перчатки: не дай Бог их порвать при операции – заругает операционная сестра! Ведь ей в таком случае приходилось в конце рабочего дня заклеивать их. Наркотики хранились в небольшом деревянном ящичке в коридоре. Ящик запирался крохотным замочком.

Госпитализация экстренных хирургических больных нередко была запоздалой из-за низкой медицинской культуры населения и бездорожья. При болях в животе деревенская бабка ставила на живот горшок в виде кровососной банки; лишь через один-два дня, когда боли становились нестерпимыми, больные поступали в больницу с симптомами острого аппендицита.

Почти половину кадров в фельдшерских пунктах составляли молодые выпускники фельдшерско-акушерских школ. Их следовало бы учить на курсах повышения квалификации, которых, к сожалению, не было. Акушерско-гинекологическую помощь больным оказывала врач. Она принимала пациентов в поликлинике и вела рожениц и женщин с криминальными абортами в стационаре. После родов женщины лежали вместе с новорожденными в общей палате, где не было гнойных больных, причем нагноения пупков у детей, как правило, не было. Операционная, перевязочная и родильная комнаты после уборки облучались кварцевой лампой. Больше никакой физиотерапевтической аппаратуры в больнице не было. Нередко в период бездорожья беременные женщины рожали детей дома.

Бывали случаи, когда с Матросовского лесоучастка рожениц привозили на плоту по Ловати за 25 километров; крепкие мужчины толкали плот шестами. На этом участке из поселка лесхоза в сосняк километров на 8 уходила узкоколейка, по которой доставляли рабочих на лесозаготовки. Первый раз в жизни я увидел, как работает бензопила «Дружба». Отпиленные комли сосен по узкоколейке доставляли на берег Ловати и складывали там клетью. Весной их мимо Подберезья сплавляли в г. Холм, который позже мне удалось посетить. Вершины же спиленных сосен, диаметром не менее 30 сантиметров, сгребали бульдозером в огромные кучи. Прямо на лесосеке их поджигали, причем ни разу не возникло лесного пожара – настолько почва вокруг была насыщена влагой. Я, уроженец Саратовской области, где древесина в цене, ужасался нашей российской бесхозяйственности.

Много женщин поступало с запущенными криминальными абортами, так как медицинские были запрещены законом, а противозачаточные средства не выпускались. Для педиатрической службы болезненным было отсутствие детского инфекционного отделения. Дети с дифтерией, скарлатиной лечились на дому, и бывали смертельные исходы. На строительство денег не отпускалось, а за счет капитального ремонта строить было запрещено.

Рентгеновский кабинет не работал месяцами из-за поломок старого рентгеновского аппарата; качество рентгенограмм было очень плохое. В больнице не было теплого санузла. Зимой больница отапливалась дровами, причем ценились дрова березовые: дуб на болотах не растет, а сосна дает мало жара.

Работа заведующего райздравотделом не обременяла меня. Подберезинский район относился к числу благополучных. Летом в нем не бывало вспышек дизентерии, мало было туберкулезных больных, редко случались серьезные ЧП.

 Сначала я побывал по должности в Дунаевской участковой больнице на 10 коек. Там лежали хроники и больные с легкой травмой – ушибами, легкими ранами. Посетил я также три-четыре фельдшерско-акушерских пункта, где ознакомился с документацией, оснащением инструментарием и квалификацией фельдшеров. Кроме того, я провел совещание в райздравотделе, чтобы познакомиться с кадрами и ознакомить их с приказами облздравотдела. Конечно, все понимали, какой из меня, вчерашнего студента, организатор здравоохранения, но, тем не менее, просили помощи в приобретении медикаментов, оборудования и т.д.

В середине сентября начались проливные дожди, и возможность выезжать куда-либо исчезла. Через полгода я уехал на курсы в областную больницу. Уезжал на три месяца, а задержался в Великих Луках на полгода, так как там был дефицит кадров. Я практически не вылезал из больницы, давал по 10-15 дежурств в месяц (дежурства были платные). За эти шесть месяцев я многому научился: изучил плановую и экстренную хирургию, травматологию и гнойную хирургию. Однако главврач В.Г. Коробейников собрался уезжать из Подберезья, и райисполком вытребовал меня обратно.

Отработав по распределению три года, я решил вернуться из Великолукской области в родные места. Так совпало, что в 1957 году, сразу после моего отъезда, Великолукская область была расформирована, ее территорию разделили между Псковской и Новгородской областями. Что касается Подберезинского района, он прекратил своё существование в качестве самостоятельной административной единицы, его объединили с Локнянским районом и включили в состав Псковской области.

Подберезье 1956 год.

 Первый экзамен

 В августе 1954 года, на третий день моей работы, в Подберезинскую больницу поступила женщина с криминальным абортом и сильным кровотечением. Акушер-гинеколог О.А. Фарбер и главный врач В.Г. Коробейников ушли в отпуска, и я остался один и за хирурга, и за акушера-гинеколога. Что делать? Акушерка Римма Савич спрашивает меня: «Виктор Иванович, а вы умеете аборт делать?». Отвечаю: «Нет!» У женщины кровотечение, больница в 30 км от железной дороги, никто ко мне не приедет и не поможет. Решился делать сам, хотя студентом даже кюретки — мединструмента с режущим краем — в руках не держал. Все время сверлила мысль: «Не проткнула ли женщина острым предметом матку и не вытащу ли я кюреткой петлю кишечника?».

Помылся, положили женщину на кресло, и я стал осторожно расширителями увеличивать вход в шейку матки, чтоб ввести кюретку. Вставил в отверстие кюретку и стал осторожно выскабливать послед. Акушерка держала свою руку на животе женщины, над лобком, и по скрипу определяла, удален ли в этом месте послед. Нервное напряжение было у меня огромное, пот с лица лил градом, и санитарка вытирала его вафельным полотенцем. Наконец, кровотечение остановилось, я зачистил все уголки матки, последа не осталось. Вышел из операционной мокрый, как из парной бани. Через три дня моя больная, Прудникова Нина Федоровна, выписалась домой, и я облегченно вздохнул. Через год она снова делала аборт в областной больнице по медицинским показаниям — и неудачно, болела 3 месяца. Мне она сказала: «Лучше бы я делала у вас, Виктор Иванович, — у вас рука легкая!».

Эту операцию я запомнил на всю жизнь, потому что она была первой.

 Век живи – век учись!

 В 1955 году, буквально через несколько дней, как я начал работать в Подберезинской районной больнице, туда поступил молодой крепкий мужчина-механизатор с вывихом правого плеча. Вывих передне-нижний, произошел при взмахе руки с кувалдой.

Я хорошо помнил, как нужно вправлять вывих по Кохеру. Сделал пациенту местную анестезию (обезболивание) плечевого сустава, положил на стол и стал вправлять вывих. Но вывих не вправлялся. Я сделал попытку вправить вывих еще несколько раз, но безуспешно. Сделал снова анестезию плечевого сустава и стал вправлять по Джанелидзе, привязав к руке груз 5 — 6 кг. Больной с грузом висел минут 40, но вправление вывиха так и не удалось сделать. Пациент взмолился: «Доктор, оставь руку вывихнутой, я уже устал от лечения!».

Я пошел домой и нашел маленькую книжонку «Хирургия амбулаторного врача» автора Бердяева. В этой книге я прочитал о том, чего не знал. При вправлении вывиха плеча по Кохеру необходимо все элементы вправления делать медленно, дожидаясь полного расслабления мышц. Я снова вернулся в больницу. Сделал снова анестезию плечевого сустава и стал медленно приводить руку, а затем медленно ротировать её кнаружи (то есть проводить кругообразное вращение), добиваясь расслабления мышц. И, когда я «закинул» руку на здоровое плечо, вывих вправился! Я облегченно вздохнул, наложил на плечо пострадавшему гипсовую лонгету сроком на 3 недели. После примитивного функционального лечения выписал больного на легкий физический труд.

 Верёвочка

 Осень 1954 года. По небу плывут свинцовые облака, из которых, как из сита, моросит мелкий дождь. Воздух пропитан сыростью. Дороги раскисли и превратились в ржавое глинистое месиво, поэтому крестьяне идут в больницу тропами. Их ноги становятся красными, потому что часто идут босиком, а перед входом в поликлинику надевают обувь.

Я осваиваю местные диалекты. Спрашиваю пациентку: «Что болит?». Отвечает: «Шурушка!». Говорю: «Покажи!», и крестьянка поднимает подол юбки и показывает фурункул на лобке.

Последним зашёл в кабинет мужчина 30 лет, в поношенном пиджаке, серой рубашке с оторванной верхней пуговицей и в поношенных сапогах. Лицо безучастное, глаза мутные. Щёки покрыты небритой щетиной. Глухим голосом он произнёс: «Доктор, спаси меня, я погибаю!». «Что случилось? — спрашиваю его. Тогда Иван поведал мне свою историю.

Родом он из деревни Струйно, женат, имеет двух детей. Смолоду пристрастился к спиртному, пил самогон, который гнали на реке Ловать, подальше от милиции. Так как заработка не было, стал пропивать домашние вещи, и жена, не выдержав пьянства, выгнала его из дома.

Тогда он завербовался на остров Шпицберген (Норвегия) с коротким летом и длинной полярной ночью. Там наша страна арендовала каменноугольные копи для заправки судов углём. Завербованных поселили в тёплых домиках, обули, одели, дали хорошее питание, обучили шахтёрскому делу. Зарплату их отсылали на сберкнижку в Москву, вычитая деньги за одежду и питание. Совершенно не было спиртного, ни капли.

Так прошло три года. Кончился контракт, Иван приехал в Москву, остановился в дорогой гостинице. Вечером пошёл в ресторан поужинать, заказал лучшие блюда, коньяк и вернулся в номер изрядно захмелевший. С этого всё и началось! С каждым днём у него увеличивалось число друзей, которые пили за его счёт, хвалили щедрость Ивана, швыряя в оркестр крупные купюры. В пьяном угаре прошло две недели, деньги кончились, друзья исчезли, и он вернулся к жене гол как сокол. Жена снова выгнала Ивана, и он пришёл в больницу за помощью.

Я порекомендовал ему поехать в областную больницу, но у мужчины не было ни копейки денег. Иван взмолился: «Доктор, помоги, а то повешусь!». Это озадачило меня. Не хватало ещё того, чтобы он после моего приёма покончил с собой! Я пошёл домой, покопался в литературе и нашёл, что при лечении алкоголизма используют химическое соединение апоморфин, который вызывает рвоту. При этом дают алкоголь, воспитывая условные рефлексы.

Я положил больного в стационар, но старшая сестра категорически отказалась давать спирт для лечения алкоголика. Пришлось мне за свой счет покупать ему четвертинку водки. После укола апоморфина я подносил больному 30-50 грамм водки и при наличии тошноты давал ещё столько же до появления рвоты. Через семь дней, когда только от запаха водки пациента начинало рвать, я выписал его из больницы к сестре, жившей в соседнем районе.

По дороге в райздравотдел я встретил моего пациента на остановке, дал закурить и спросил: «Иван, а ты вправду хотел повеситься?» Он со вздохом ответил: «Правда, и верёвочку захватил, и дерево присмотрел». Я попросил мужчину отдать мне верёвочку и дал ему три рубля на дорогу.

Вылечил ли я его? Конечно, нет, но от смерти в данный момент спас. Верёвочку я отдал соседке, которая мне стирала бельё за мизерную плату.

Измерение артериального давления.

 Перекосы бюджета

 В первый год работы я на собственном опыте испытал, насколько скудно финансировалось здравоохранение, и убедился в перекосах бюджета. На мягкий инвентарь денег отпускалось с избытком: имелось большое количество пижам для больных, постельных принадлежностей, халатов. Купили даже бархатные портьеры на окна и двери – непозволительная роскошь! На приобретение жесткого инвентаря не отпускалось ни копейки. Столы, стулья были поломанные, не раз ремонтированные. В поликлинике стояли лавки, изготовленные деревенским столяром. Перебрасывать деньги со статьи «мягкий инвентарь» на приобретение жесткого инвентаря категорически воспрещалось.

Еще не имеющий опыта работы, я, как нас учили в институте, назначал больным все необходимые лекарства по полной программе; остальные врачи лекарства экономили, но в последнюю декаду декабря 1954 года лечить больных всё равно оказалось нечем. Всем пациентам, благо это были хроники, давали пурген (запасы его имелись у старшей медсестры) – и такая психотерапия помогала!

Именно в эти критические дни в больницу поступила женщина с острым приступом аппендицита. Я ее прооперировал, удалив флегмонозно измененный аппендикс (то есть полный гноя), и попросил родственников, чтобы они купили пенициллин в аптеке, который я назначил больной. Послеоперационный период прошел благополучно, и на 8-й день я выписал пациентку домой. Спустя несколько дней мне звонит прокурор Морозов и говорит: «Ты знаешь, Семенов, что у нас здравоохранение бесплатное? Почему заставляешь родственников закупать лекарства?!». Я отвечаю: «Что же делать, если у больницы нет лекарств? Разве было бы правильно, чтобы больная погибла от перитонита?». Морозов сказал: если еще раз такое повторится, будут сделаны оргвыводы.

Прокурор Морозов был пьяница и зануда, свою секретаршу он терро­ризировал до слез. И та сыграла с ним злую шутку. Напечатала на прокурорском бланке покаяние Морозова, что он ведет аморальный образ жизни, увлекается алкоголем, берет взятки, да и подсунула ему на подпись. Тот с пьяных глаз «подмахнул», не глядя, и письмо было отправлено в областную прокуратуру. Секретарша немедленно уволилась с работы. Облпрокуратура передала письмо в райком КПСС, где прокурора крепко «пропесочили» и объявили выговор по партийной линии.

 

Русский характер

 

Зимой 1955 года около 12 часов дня в ординаторскую районной больницы в Подберезье вошёл мужчина, запорошенный снегом, в полушубке, из кармана которого торчала бутылка водки, и громко произнёс: «Доктор, давайте выпьем, у меня третий сын родился». Я поспешил его поздравить, подошёл, протянул руку, а из рукава полушубка показалась культя Крукенберга в виде клешни. Я растерялся и не сразу сообразил, как за неё ухватиться, неумело, но все же пожал её. Разглядел вошедшего. Снег на лице его растаял, лицо было в синих крапинках, один глаз живо щурился, второй глядел неподвижно – это был протез. На второй руке тоже была культя Крукенберга. Я ответил: «Поздравляю, а выпить не могу, потому что иду в поликлинику на приём».

Мы расстались, а потом я познакомился с этим человеком. Это был председатель сельсовета в Подберезье, инвалид Великой Отечественной войны I группы Тихомиров Иван Семенович, которому во время взрыва мины на фронте оторвало кисти рук и выбило глаз. Был он необыкновенно жизнелюбивым человеком. Я не раз наблюдал его на работе в сельсовете, где он чувствовал себя как рыба в воде: шутил, смеялся, рассказывал, не стесняясь, соленые анекдоты, ловко закуривал, держа одной рукой спичечную коробку, второй – чиркал спичку. Выпивал стакан водки, ухватив его двумя культями одновременно, а если заходила в сельсовет молодая смазливая бабёнка, он непременно хватал её за бочок своей культей так, чтоб она взвизгнула.

Короче говоря, обслуживал себя полностью. На сельсоветских бумагах расписывался культей, делая замысловатый крючок, и громко шлёпал печатью. А так как крестьянка-жена от него народила трёх сыновей, то это тоже много говорит о его силе.

И потом, когда у меня были в жизни серые дни и плохое настроение, я вспоминал инвалида Отечественной войны Ивана Семеновича, сравнивал его судьбу со своею, и мне становилось легче и даже стыдно за малодушие.

Вряд ли Иван Семенович прожил долго, но, надеюсь, потомки его остались такими же жизнелюбами, каким был их отец.

 

 

Обезболивание «по-русски»

 

В воскресный солнечный июньский день 1955 года меня вызвали в больницу в Подберезье, где я работал второй год. В больницу обратился мужчина 42 лет, который шёл по тропе через лес и нашёл запал от ручной гранаты.

Несмотря на то, что война окончилась 10 лет назад, последствия её ещё сильно сказывались: по рекам Ловати и Локне сохранились обвалившиеся окопы, колючая ржавая проволока, на полях на минах взрывались трактора, гибли мальчишки-подростки, бросая неразорвавшиеся мины в костёр, местные жители находили штыки и даже ржавые автоматы и винтовки.

Пострадавший мужчина из любопытства решил поковырять запал перочинным ножом, раздался взрыв, и левую кисть буквально разворотило, оторвало большой и указательный пальцы и раздробило 3-й палец. Петряков, сильный мужчина, наложил на плечо самодельный жгут, чтобы остановить кровотечение, разорвал майку и забинтовал кисть и с окровавленной тряпкой на руке пришёл в больницу.

Как ему помочь? Для того, чтобы сделать квалифицированную хирургическую обработку раны, нужно дать наркоз. Но в воскресный день никого дома не найдёшь, кроме операционной сестры, а жгут нельзя держать более 1.5 часов. Взял я больного в перевязочную и говорю ему: «Эх, Петряков, Петряков, что же с тобой делать, под местной анестезией новокаином тебе будет больно, когда я начну обрабатывать рану, а наркоз дать некому». А пациент мне в ответ: «Доктор, дайте мне полстакана спирта и режьте руку, как нужно». Операционная сестра Люба растерялась и говорит: «Вот ещё не хватало, может, ты буйный во хмелю, разбросаешь всех нас!». А Петряков в ответ: « Не бойтесь, я чем больше выпью, тем смирнее». Я и говорю: «Люба, неси полстакана спирта, вроде он мужик нормальный», а Петрякову сказал, что у нас и закусить-то нечем. Пациент меня успокоил: «Я после первой никогда не закусываю!» Принесла Люба спирт, я ему дал полстакана, он выпил, крякнул и лег послушно на стол. Я снял жгут, повязку, перевязал сосуды, предварительно промыв рану раствором перекиси водорода и антисептиком — риванолом, добавил в мягкие ткани раствор новокаина. Удалил раздробленные осколки кости, нежизнеспособные сухожилия и куски кожи, по возможности стянул края раны и, поставив выпускники, наложил бинтовую повязку и гипсовую лонгету (съемную повязку из гипса), а также ввел противостолбнячную сыворотку. Больной даже не пикнул. Его отвезли в палату, а я сел писать историю болезни.

Приблизительно через час в ординаторскую заходит женщина лет 40 и спрашивает, можно ли зайти к Петрякову. Спрашиваю: «А кто вы ему?». Она в ответ: «Жена». «Ну, пройдите». Часом позже заходит в ординаторскую молодая женщина и спрашивает: «Можно ли пройти к Петрякову?» Спрашиваю: «А кто вы ему будете?» Она в ответ: «Жена!» «Что же, пройдите». Записав историю болезни и заполнив операционный журнал, я спросил дежурную сестру Белову: «Зина, какая же жена у Петрякова, первая женщина или вторая?» Мне Зина отвечает, что у нашего пациента живут обе жены, и молодая и старая, причем живут мирно, не ссорятся и помогают друг другу во всех делах.

Петрякова вызывали в сельсовет и говорили: «Двоежёнство в нашей стране не разрешено, тебя нужно судить». Пришёл Петряков домой и сказал женщинам: «Бабы, меня судить хотят за вас, так как нельзя иметь две жены». Обе женщины побежали в сельсовет и устроили скандал. Одна заявила: «Если тронете Петрякова, то не буду работать дояркой!» Вторая отказалась работать свинаркой. Подумал председатель сельсовета, плюнул на всё: «Живите, как хотите, и меня в это дело не путайте». И с тех пор живет Петряков с двумя жёнами, и им, и ему хорошо.

Через три недели после поступления я выписал нашего пациента на амбулаторное лечение. Рана почти полностью зажила, но больной стал инвалидом.

Разлив реки Ловать в Подберезье.

 Минно-взрывные травмы

 В годы Великой Отечественной войны в Подберезинском районе вдоль реки Локня – притока Ловати – шли ожесточенные бои: фашисты рвались к железной дороге, открывавшей путь на Ленинград. Именно здесь у деревни Чернушки в 1943 году совершил подвиг Александр Матросов, закрыв грудью амбразуру вражеского пулемета, за что ему присвоено было звание Героя Советского Союза посмертно. А к северу от Подберезья за непроходимыми болотами лежала деревня Свинаево, куда фашисты так и не смогли проникнуть ни разу за весь период своего кратковременного владычества. Сам райцентр оккупанты оставили без боя.

Отступая под натиском Красной Армии, немцы построили мощные оборонительные сооружения, например, доты из железобетона, откуда выкатывалось орудие, давало несколько выстрелов и снова пряталось. Имелись амбразуры для пулеметов, окопы, огражденные колючей проволокой, минные поля в местах, где намечалось наступление наших войск.

Несмотря на то, что после войны прошло более 10 лет, ежегодно, начи­ная с весны и всё лето, ходили минеры с миноискателями, обезвреживая от старых мин поля и лесные дороги. Тем не менее, ежегодно подрывались на минах трактора, гибли мальчишки-подростки, которые находили взрывные устройства в местах бывших боев.

Летним днем в больницу привезли тракториста, трактор которого ДТ-54 подорвался на мине при вспашке поля. Поле это не раз пахали, но, видимо, мина где-то затаилась. Взрыв был такой сильный, что у трактора вырвало гусеницу, сорвало кабину и отбросило вместе с трактористом метров на пять.

Пострадавшего осмотрели хирург и терапевт. Отмечено, что больной оглушен и находится в состоянии шока, а это – опасное общее расстройство всех функций организма. Пациент заторможен, хотя временами возбуждается, подробно рассказывая о случившемся. При детальном осмотре выявлено, что вследствие сотрясения мозга у больного наблюдалась кратковременная потеря сознания, имелись множественные кровоподтеки на туловище, ногах и руках, но повреждений внутренних органов: грудной клетки, живота, ушиба легких, сердца не отмечено. Пострадавшему назначены были соответствующая терапия и постельный режим. Введена была противостолбнячная сыворотка. Но главное, преодолеть последствия взрыва помог сравнительно молодой возраст больного. После лечения в больнице пациент выписан был на амбулаторное лечение. Спустя три недели тракторист самостоятельно приступил к легкой работе.

Более тяжелую травму получили четверо мальчишек-подростков, кото­рые нашли мину или снаряд и решили ее взорвать на костре. Они разожгли огонь и положили в него взрывное устройство. Пламя разгорелось, но мина не хотела взрываться. Тогда один из мальчишек набрал сухих палок и решил подбросить в костер. Именно в тот момент, когда он подошел к огню, мина взорвалась! Подросток был убит наповал. Остальные мальчишки, которые были в отдалении, отделались легкими травмами туловища и конечностей. Их привезли в больницу, ушибы и царапины обработали, оставили на несколько дней в стационаре для наблюдения за состоянием здоровья, после чего отпустили домой.

Но самое грозное взрывное устройство было обнаружено недалеко от больницы, метрах в 300 от здания. Там работал канавокопатель в целях осушения болотистой местности. Трактор тащил за собой прицеп типа огромной сохи, и по проделанной канаве вода сходила с поля. При работе канавокопателя лемех задел за стабилизатор неразорвавшейся авиабомбы. Саперы решили взорвать авиабомбу на месте. Все пациенты были выписаны из больницы, медперсонал и другие сотрудники ушли в безопасное место, милиция перекрыла подъездную дорогу.

Хорошо, что больницу закрывал длинный сарай, где складывались дрова, где находились вещевой и продуктовый склады, конюшня для лошади. Этот сарай принял на себя взрывную волну и сильно пострадал. Однако и с крыши больницы сорвало шифер и повредило печные трубы, в окнах ее потрескалось несколько стекол. На месте взрыва образовалась огромная воронка, заполненная водой. Хорошо, что стояло лето, райком КПСС и райиспоком совместно со стройконторой организовали ремонт здания, и через месяц всё было восстановлено.

 

Сапоги

 

Бурная, загроможденная валунами Ловать разделяла Подберезинский район на две неравные половины: правобережную, более населенную, и левобережную. Моста через реку не было, хотя ширина ее на плесах составляла около 30 м. Летом переправа осуществлялась с помощью парома на металлических резервуарах-понтонах. Паром двигался вручную по толстому металлическому канату. Зимой вода намывалась на лед для увеличения его крепости, чтобы могли переезжать машины. В периоды перволедья и ледохода сообщение вообще полностью прекращалось.

Весной 1956 года началась оттепель; по льду Ловати побежала вода, затруднив сообщение между левым и правым берегом, хотя лед еще был достаточно крепок. В один из тех весенних дней в больницу позвонил председатель райисполкома Иван Герасимович Шведов. Он сообщил, что председатель колхоза «Дружба» Симоновского сельсовета Е.Г. Расторгуев попал под тракторный прицеп, его травмировало, и нужно оказать помощь на месте.

За мной приехала райисполкомовская машина ГАЗ – «козел», как его называли в народе за высокую проходимость. Я захватил перевязочный материал, транспортные шины. Заехали за И.Г. Шведовым, к которому я относился с симпатией. Он держался просто, жил в избе, рубил дрова, носил воду из колодца и выполнял все работы по дому, обычные для мужчин в сельской местности…

Вместе мы поехали к перевозу через Ловать. Река в месте переправы образовала довольно широкий плес со слабым течением. Дорожная колея сохранилась, но по ней бежала вода. Я, привыкший к засушливому Поволжью, оказавшись на северо-западе страны, всё продолжал ходить в ботинках с галошами. И.Г. Шведов был в крепких резиновых сапогах. С толстой дубиной в руках он прошел до противоположного берега, простукивая лёд; возвратился и сказал водителю А. Антонову, что проехать можно, но одному и с открытой дверцей кабины.

Мы вышли из машины. Я стал разуваться, готовясь босиком перейти по ледяной воде на другой берег, но И.Г. Шведов остановил меня, предварительно обругав, что я до сих пор не купил сапоги и от подобной «прогулки» могу простудиться. Водитель тихо тронул машину и осторожно, на  малом газу, с открытой дверцей переехал на левый берег. Тотчас И.Г. Шведов распорядился: «А ну, садись на меня верхом, я тебя перенесу!» Я забрался на председательскую спину, и он донес меня до другого берега, заметно устав.

Отдохнули, покурили минут десять и поехали в колхоз. Там я на дому осмотрел Е.Г. Расторгуева. У него оказалось растяжение связок коленного сустава и многочисленные кровоподтеки на ногах. Я ему обработал ссадины, наложил циркулярную (глухую) повязку на коленный сустав и транспортную шину. Назад в Подберезье мы вернулись прежним путем. На следующий же день в магазине я купил себе резиновые сапоги.

 

Борьба с бюрократией

 

Ранней весной 1956 года Подберезинский райком компартии рекомендовал провести в коллективах собрания по оказанию шефской помощи колхозам при выращивании кукурузы. На собрании в больнице возражений не было, все проголосовали дружно: «За!». С кукурузой обстояло дело плохо. Неподходящие климатические условия, глинистая почва, камни, болота, дожди губили посевы, и ничего нельзя было сделать. Проголосовать-то проголосовали, а когда коснулось дела, женщины находили тысячи отговорок и причин, чтобы не выходить на прополку. Решили ездить всем коллективом по воскресным дням.

В один из таких дней в поле пришла «скорая помощь» за мной и за операционной сестрой, так как поступил больной Белорусов из Красного Бора, 50 лет, с диагнозом: «острый живот». Осмотрев пациента, я конкретизировал диагноз фельдшера, установив, что налицо непроходимость кишечника, и распорядился, чтобы готовили инструменты для операции. А мне самому нужно было вымыться от полевой грязи и самое главное – отмыть руки. Сделали паранефральную блокаду (обезболивание для предотвращения шока), сифонную клизму, предназначенную для многократного промывания кишечника, внутривенно влили физиологический раствор для снятия интоксикации – всё без эффекта.

Пока кипятили инструменты, готовили бельё, наступил вечер. Операция началась около 23 часов. Операционная была на ремонте, поэтому пришлось оперировать Белорусова в родильной комнате.

Пациенту дали наркоз, вскрыли брюшную полость, обнаружили тёмную петлю кишечника, которая завязалась узлами. Больной страдал двое суток, и за это время кишечник омертвел за счёт узла и тромбоза сосудов.

Я стал делать резекцию, то есть частичное удаление кишечника, но в этот момент погас свет, который давала машинно-тракторная станция. Я подошёл к телефону. Медсестра поднесла трубку к моему уху, чтобы перед продолжением операции мне не пришлось заново проводить стерилизацию, и я попросил соединить меня с директором машинно-тракторной станции Д.А. Радько. Объяснил ему ситуацию, просил включить свет, пока не закончу оперировать, и получил категорический отказ из-за того, что МТС перерасходовала горючее.

Пришлось продолжать операцию при свете керосиновых ламп, которые держали две санитарки. Рядом с этими лампами давали наркоз с эфиром. Как эфир не взорвался и мы не сгорели – ума не приложу! Операцию я всё же закончил благополучно, сшил кишечник «конец в конец». Затем зашил живот больному, сделал назначения и пошёл спать.

Утром посмотрел пациента, перелил раствор глюкозы и физиологический раствор и пошёл жаловаться председателю райисполкома И.Г. Шведову на директора МТС Д.А. Радько. Председатель обещал вызвать директора машинно-тракторной станции на заседание райисполкома. Д.А. Радько крепко досталось от членов исполкома. Он покаялся и обещал впредь светить днём и ночью столько, сколько потребуется. В местных газетах напечатали фельетон о работе директора МТС и о его бездушном отношении к больнице. А пациента нашего через три недели после операции я благополучно выписал домой.

Потом наши отношения с машинно-тракторной станцией нормализовались. Более того, МТС нам поменяла грузовую машину, дав взамен лучшую с хорошим двигателем (правда, после хорошей выпивки с Д.А. Радько у меня дома). Мы осушили бутылку спирта, объяснились, пели во всё горло песни, клялись друг другу в верности и дружбе. В пьяном виде Д.А. Радько пообещал машину — и сдержал своё слово!

Военком даже обиделся, что я у него перехватил грузовую машину.

 

Риск – дело благородное

 

Поздно вечером в Подберезинскую районную больницу привезли женщину 25 лет с травмой голеностопного сустава. Пострадавшая вместе со своей товаркой ехали со стороны г. Холм в машине, груженной бревнами, и сидели на них в кузове наверху.

Уже на подъезде к Подберезью на крутом повороте у машины сломались боковые упоры борта кузова. Бревна раскатились, и женщины вместе с ними с размаха полетели в канаву, заполненную водой. Удивительно, как они остались живы! Причем товарка отделалась лишь синяками и ушибами. Хуже обстояло дело с молодой женщиной. Осмотр пострадавшей после того, как ее отмыли от грязи, выявил открытый переломо-вывих в голеностопном суставе. Через огромную рану выступала таранная кость, а стопа буквально висела на кожно-фасциальном лоскуте с медиальной, то есть боковой, стороны.

Больную взяли в операционную, дали наркоз. Операционная сестра говорит мне: «Виктор Иванович, стопа нежизнеспособна. Давай отсечем лоскут!» Но оставлять молодую женщину без ноги у меня рука не поднималась. «Давай рискнем, пришьем, там уж видно будет, приживет стопа или нет»,- ответил я.

Рану тщательно обработали раствором перекиси водорода и фурацилином. Затем послойно, после репозиции (совмещения) отломков, стопу пришили кетгутовыми и шелковыми швами, предварительно остановив кровотечение. Поставили два резиновых дренажа, наложили асептическую повязку и гипсовую лонгету. Ввели больной противостолбнячную сыворотку и назначили антибиотики.

И случилось чудо: стопа на другой день стала принимать нормальную окраску, так как в медиальном лоскуте кожи сохранился питающий её артериальный сосуд! Через две недели стало ясно, что стопу пациентке нам удалось сохранить, и я смог выписать её на амбулаторное лечение.

 

«Живая» вода

 

Июльским теплым днем 1956 года в Подберезинскую райбольницу позвонила акушерка из села Немчиново, что в 20 км от райцентра, и сообщила, что у женщины патологические роды и имеется разрыв матки. Фельдшерица молодая, только что стала работать и, естественно, растерялась. Врач акушер-гинеколог уволилась из больницы, и мне на общественных началах пришлось её заменять. Диагноз серьёзный, и я поспешил на помощь, распорядившись, чтоб роженицу везли на лошади в райбольницу, а сам на «скорой помощи» — автомашине ГАЗ выехал навстречу. Только что прошли дожди, глинистая почва раскисла, машина буксовала и двигалась черепашьим темпом.

Вижу, по дороге едет лошадь, а рядом с ней идет женщина в белом халате, значит, везут роженицу. Мы встретились. Акушерка больницы Р. Савич посмотрела пациентку и сказала, что она сейчас родит. Затащили женщину в машину, и она в этот момент родила мальчишку. Но беда! Ребенок не дышит!

Фельдшерица со страху сделала роженице укол морфия, а он угнетает дыхание. Пуповину отсекать в этом случае нельзя. Сделали уколы лобелина, цититона (это препараты-стимуляторы дыхания) — ребенок все равно не дышит!

Тогда Римма Савич высунулась в окно «скорой помощи» и крикнула водителю: «Давай воды!». Он ей: «Откуда?». Она ему: «Из канавы!». Он ей: «В чем?». Она ему: «В чем угодно!».

И в окошке появился картуз, заполненный ржавой болотной водой. Римма набрала полон рот воды и прыснула на новорожденного. Ребенок вздрогнул. Тогда Римма второй раз «фыркнула» на него болотной водой. Ребёнок вздрогнул и закричал. Мы мигом отсекли и перевязали пуповину, подождали, пока отделится послед, завернули младенца и повезли его в больницу.

Случилось чудо! У новорожденного не нагноился пупок, не вскочило ни прыщика. Как будто ребёнка опрыснули живой водой. У матери не повысилась температура, как будто она рожала в стерильных условиях. На седьмой день мать и ребенка выписали домой.

Я сам бы никогда не догадался спрыснуть новорожденного грязной болотной водой из канавы. А опытная акушерка сделала то, что нужно было сделать в экстремальных условиях, и спасла жизнь ребенку. Молодец!

В районной больнице все время страдала акушерская служба. Врачи акушеры-гинекологи увольнялись, уезжали или нам присылал облздравотдел спившихся врачей, которых мы сами увольняли за непригодностью к работе.

Мне приходилось заниматься акушерством и гинекологией в силу необходимости, хотя я за это ни копейки не получал. Зато я узнал многое, что мне запомнилось на всю жизнь.

Нарушили закон

 Летом 1956 года в Подберезинскую больницу привезли ребёнка 5 лет с

диагнозом «острый живот». Болен два дня, деревенская бабка поставила «горшок» на живот в виде кровососной банки, но улучшения не было, и фельдшер направила маленького пациента в больницу.

Я осмотрел ребёнка. На животе круг от горшка, температура 37.7оС, язык обложен, синдром Щёткина положительный – клиника острого аппендицита. Во время операции был удалён гангренозный аппендикс. В животе был выпот, то есть образовалась жидкость в результате воспаления. Но я рану дренировал, назначил антибиотики.

Через три дня ночью меня вызвали к этому ребенку. Я осмотрел операционную рану. Швы разошлись, в ране видна была петля кишечника вследствие эвентрации (выпадения ее из брюшной полости). Под наркозом мы опять вправили кишку в брюшную полость, оставив тонкий выпускник для дренажа. Через сутки я удалил дренаж, швы не разошлись.

Однако три дня спустя живот вздулся, газы перестали отходить. Диагноз – спаечная непроходимость. Звоню в Великие Луки, но меня не соединяют, так как больница не уплатила денег связистам. Вызываю бухгалтера, та заявляет, что деньги давно заплачены вперёд. Звоню зав. отделением связи Васильеву с просьбой соединить меня с областной больницей — и получаю категорический отказ.

Этот заведующий мне заявляет: «Пусть оба бухгалтера сойдутся и решат, уплачены или нет деньги». Васильев упёрся, как баран, и ничего знать не хотел: «Не соединю, и всё». Хорошо, что рядом была ветеринарная лечебница. Из неё я быстро дозвонился до областной больницы, и мне сказали, что приедет врач-консультант Людмила Александровна Серёдкина.

Через три часа Л.А. Серёдкина осмотрела ребёнка и подтвердила диагноз – непроходимость кишечника. Больному необходимо делать операцию. Когда об этом сказали матери, та категорически стала возражать против оперативного вмешательства и написала расписку, что отказывается от операции.

Что делать? Уговоры матери безуспешны, та заявляет, что нечего ребёнка мучить и, коли так случилось, то лучше пусть он умрёт. Сидим мы с Людмилой Александровной в ординаторской, время идёт, вечер, а дело не двигается. Наконец, Л.А. Серёдкина вздохнула и говорит: «Давай, Виктор Иванович, оперировать, может быть, ребёнок выживет, а ждать, когда он умрёт, грех на душу».

Обманом у матери взяли маленького пациента в операционную, дали наркоз. Вскрыли брюшную полость, разъединили спайки, кишечник оказался жизнеспособен, и мы зашили рану. Сдали ребёнка заплаканной матери, сделали назначения, и под утро Людмила Александровна уехала.

После бессонной ночи в 12 часов дня я пошел на сессию депутатов райсовета (я должен был присутствовать на ней как депутат). И хотя обсуждались не медицинские вопросы, я попросил слова и рассказал о безобразном поведении заведующего отделением связи Васильева. Это оживило депутатов. Васильеву задали вопрос: «А если бы Ваш ребёнок нуждался в оперативном лечении, как Вы бы поступили?». Он ответил: «Я действовал по инструкции, так буду делать и впредь». Тогда секретарь райкома КПСС Е.П. Макеенко переспросил Васильева: «Неужели так будете делать и в будущем?». Тот подтвердил: «Да, буду и в будущем всё делать по инструкции!». Секретарь райкома Е.П. Макеенко пошептался с председателем райисполкома И.Г. Шведовым, и Иван Герасимович заявил: «Товарищи депутаты, так как Васильев неправильно истолковывает советские законы, я предлагаю снять его с работы решением сессии». Депутаты за это предложение дружно проголосовали, и Васильева уволили с работы. Я такого оборота не ожидал, и мне в какой-то степени жалко стало Васильева, несмотря на его упрямое самодурство. Я поспешил в больницу, и через неделю мы буквально выходили ребёнка: заработал кишечник, появился аппетит, хороший сон, нормализовалась почти полностью температура.

Спустя семь дней после сессии райсовета ко мне приехал заместитель заведующего областным отделением связи и спросил, не ссорились ли мы с его уволенным коллегой раньше. Я ответил: «Никогда!». Для того, чтобы восстановить на работе Васильева, нужно было, чтобы облисполком отменил решение сессии райсовета. Но облисполком не стал этого делать.

Я до сих пор восхищаюсь мужеством и высоким пониманием гражданского долга хирургом Л.А. Серёдкиной. Мать двоих детей, она не побоялась нарушить букву закона и преподнесла мне хороший урок ответственности врача за здоровье больного, а я им вскоре воспользовался.

В больницу поступил с тупой травмой живота лесник. При падении спиленного дерева «сыграл» комель и ударил мужчину по животу. При осмотре выяснилось, что у лесника живот полон крови вследствие травмы внутренних органов. Лесник, крепкий мужчина 50-и лет, сказал, что никогда ничем не болел, а если и лечился от простуды, то только парной баней и самогонкой. От предложенного оперативного вмешательства категорически отказался и написал расписку об этом. Пришли жена и дочь, он стал между ними делить имущество в случае смерти, об операции даже слышать не хотел.

Время идёт, медлить нельзя, а дело не двигается. Я позвонил прокурору Морозову, и тот заявил, что нельзя нарушать закон, так как пациент в сознании и отвечает за свои поступки. Позвонил домой председателю райсовета И.Г. Шведову, тот рассудил мудро: «Скажи мне, больной без операции умрёт?». Я ответил: «Умрёт». Он мне: «Тогда не думай, что нарушаешь закон, а думай, как вылечить больного». Мы обманом завезли пациента в операционную, привязали руки, дали наркоз. При вскрытии брюшной полости выявилось: у пострадавшего — разрыв печени и селезёнки, разрыв тонкого кишечника. На печень и селезёнку я наложил «заплатки» из сальника, ушил кишечник, предварительно осушив брюшную полость от крови. В заключение зашил рану.

Больной быстро пошёл на поправку, и через 14 дней я его выписал домой. При выписке я отдал пациенту его «похоронную» расписку. Спустя месяц после операции он стал снова работать лесником.

 

Отблагодарили

 

Кишечная непроходимость является одним из сложных и тяжёлых хирургических заболеваний. Полвека назад смертность при нём достигала 50%. Результаты зависят от сроков оперативного вмешательства: чем раньше оказана помощь, тем лучше исходы лечения. При запущенных случаях наступает тромбоз (поражение) сосудов брыжейки кишечника, некроз (отмирание) кишки, и даже резекция, то есть удаление пораженного участка, не всегда дает выздоровление.

В Подберезинскую больницу зимой 1956 года поступил больной Козловский, цыганский барон, по поводу непроходимости кишечника. Консервативная терапия, паранефральная блокада, сифонная клизма не дали результатов.

При операции выявлен узел в области кишечника, который хирургами был раскручен. Имелся тромбоз сосудов брыжейки, но кишка сохранила жизнеспособность: порозовела. Рану зашили, дренировали для оттока серозной жидкости, и после удаления дренажа у больного сформировался глубокий лигатурный и каловый свищ. В чем причина? Плотная соединительная ткань между волокнами мышц — апоневроз, как правило, зашивается шелком, и нередко швы в этой области нагнаиваются. Возможно, имелся абсцесс в области кишечника (то есть имелась полость с четкими границами, заполненная гноем). В больнице не было никакой физиотерапии, кроме кварцевой лампы, а из антибиотиков были только пенициллин и стрептомицин. Свищ промывался раствором перекиси водорода и риванолем, нагноившиеся шелковинки выдергивались зажимом. Течение болезни продолжалось почти четыре месяца.

Куда можно выписать цыгана, где у него дом, даже если он цыганский барон? Цыгане навещали своего сородича, подкармливали изредка едой, так как табор нередко уходил в соседние районы.

Но случилось чудо! В мае свищ полностью закрылся, и больного выписали. К больнице приехал весь табор. Цыганки гадали всем медсёстрам и санитаркам бесплатно, обещая счастливую жизнь. Дуги повозок были украшены лентами, царило общее оживление.

После обеда табор ушёл, в больнице сёстры и санитарки, возбужденные гаданием, успокоились. Когда же к вечеру пошли за длинный сарай, где на верёвках висело выстиранное больничное бельё, ни одной простыни, ни одного халата, ни одной пижамы не оказалось. Всё стащили цыганки, одни медсёстрам гадали, другие воровали!

Дядя Ваня, завхоз, по этому поводу разразился такой матерщиной, что, казалось, небо упадет на землю. Стали звонить в милицию, но кто будет искать табор в соседнем районе? Так всё бельё и списали, хорошо, что больница неплохо снабжалась мягким инвентарём. Вот нас и отблагодарили! Цыган остается цыганом, что ему ни делай, ни войны, ни революции на их образ жизни не влияют.

 

Начёт

 

В Подберезинской райбольнице не было детского инфекционного отделения. Детей с дифтерией, скарлатиной лечили на дому, что нередко заканчивалось смертельным исходом.

Буквально через несколько месяцев после начала моей работы в 1955 году в поликлинику привезли ребёнка 5 лет с дифтерийным крупом. Малыш задыхался от плёнок в гортани. Он был в синей асфиксии, то есть еще дышал. Однако пока я бегал в стационар за инструментом для трахеотомии (операции рассечения трахеи), ребёнок погиб. Да и сумел бы я сделать трахеотомию в спешке, в амбулаторных условиях? Скорее всего, нет! В спешке можно поранить сосуды, и больной захлебнётся кровью. Хоть нам и говорили на лекциях, что операцию нужно делать в любых условиях, но это одни слова!

Проработав хирургом два десятка лет, я стал свидетелем двух смертей после трахеотомии, хотя хирурги и пытались остановить кровотечение.

На заседании райисполкома я поставил вопрос о строительстве детского инфекционного отделения на территории больницы. Председатель исполкома Иван Герасимович Шведов поддержал эту идею. Однако деньги, выделенные на капитальный ремонт, категорически запрещалось использовать на строительство. Тогда райисполком вынес решение о передаче больнице помещения старого клуба. Строительство надо было вести под видом капитального ремонта. Старый деревянный клуб был полностью развалившимся зданием с гнилым потолком и полом, с прогнившими стенами из брёвен и отсутствием крыши.

Я заказал проект в стройконторе прорабу Зайцеву, и стали строить практически новый дом. Для стен использовали хорошие брёвна из сосны. Доски для полов и потолка, двери, рамы – всё поставили новое. Стройконтора, используя старый кирпич для фундамента и некоторые брёвна, построила дом на два входа, разделённый пополам глухой перегородкой. В каждой половине имелось по две комнатки. То есть можно было положить детей с разной инфекцией одновременно. Сказано – сделано!

Но как сестрам, дежурившим в инфекционном отделении, платить 15% инфекционную надбавку, ведь по штату-то отделения у нас нет? Вывертывались, как могли: давали надбавку как за совместительство, ловчили, хитрили. Не себе же деньги клали в карман!

Приехала комиссия контрольно-ревизионного управления. Спрашивают: «Откуда взялся новый дом?» Отвечаем, что это капитальный ремонт старого клуба. Наивный «детский» ответ никого не убедил, и мне сделали начёт на ползарплаты. Я пришёл жаловаться в райисполком И.Г. Шведову на несправедливость. А он улыбнулся и сказал: «Что ж делать, заплатишь!». Обиженный еще сильнее, я отправился в райком компартии жаловаться на Ивана Герасимовича. Секретарь РК КПСС Е.П. Макеенко позвонил И.Г. Шведову и сказал: «Ты что медицину обижаешь?». Тот в ответ: «Что я мог сказать — у меня сидел заместитель областного прокурора в кабинете!»

Кончилось дело тем, что райисполком вынес решение снять с меня начёт и послал решение в облисполком, который утвердил его.

Так через год закончилась эпопея с инфекционным отделением: добро для людей чуть не превратилось во зло для меня. Больше смертей от детских инфекций в районе не было.

 

Электродвижок

 

При оказании экстренной хирургической помощи в Подберезинской районной больнице я встретился с трудностями местных условий жизни: низкой общей культурой, ужасным бездорожьем, отсутствием электрического освещения в темное время суток даже в районном посёлке. Ночью оперировали больных при свете двух керосиновых ламп, наркоз давали с помощью маски Эсмарха, и я удивляюсь до сих пор, как пары эфира не воспламенялись и не взрывались.

Шел 1956-й год, когда я однажды узнал, что колхозам дают электрические движки для освещения свинарников. Это меня возмутило! Я написал письмо председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову и просил выделить движок для больницы. Мне быстро прислали ответ, что письмо переслали в облисполком. Вскоре меня пригласил на собеседование заместитель председателя облисполкома И.Н. Марго.

Я приехал в Великие Луки в назначенное время. Прихожу в облисполком — и вижу, что заведующий облздравотделом Александр Анатольевич Наумов стоит перед замом председателя как провинившийся школьник, а бывший партизан Марго держит в одной руке моё письмо (вторая у него висела как плеть после ранения в Великую Отечественную войну) и спрашивает меня, почему я написал письмо К.Е. Ворошилову. Я ответил, что местные власти ничего не делают, чтобы нам помочь лечить больных.

И.Н. Марго заулыбался и спросил: «Откуда ты приехал, такой прыткий?» Я ответил: «Из Саратова!». «У вас все такие?». Я отвечаю: «Все!». Зампред опять улыбнулся и тотчас наложил резолюцию: выдать нам электродвижок. Мы скоро получили его, построили для этого движка будку, провели провода для освещения операционной, перевязочной, сестринской, ординаторской и поста дежурной медсестры.

Когда возникала необходимость оперировать ночью, я бежал в будку, крутил маховик, движок начинал работать и включал рубильник. Ура! Есть освещение, можно оперировать! До сих пор я вспоминаю добрым словом Климента Ефремовича Ворошилова, который дал свет для больницы.

 

Подписка на заем

 

Осенью 1956 года меня вызвали в Подберезинский районный комитет КПСС. Мне предложили ехать в село Дунаево помочь председателю колхоза В.И. Васильеву провести подписку на госзаем: «Слово хирурга будет весомо для населения». Я отказывался, так как был беспартийным, но меня сумели уговорить.

По приезде в Дунаево я разместился в ординаторской участковой больницы и пошел в правление колхоза. Председатель В.И. Васильев был энергичным мужчиной в возрасте около 40 лет, из местных колхозников. Он предупредил меня, что агитацию будет проводить сам, и попросил меня в это дело не мешаться.

Мы подошли к назначенному часу на собрание; подъехал инструктор обкома партии. В помещении собралось человек двадцать – в основном мужчины; было сильно накурено. Инструктор вытащил из папки отпечатанную лекцию и начал ее зачитывать; это продолжалось минут сорок пять, и собравшиеся очень утомились. Когда он кончил, народ зашумел. Одна женщина вытащила из кармана узелок со смесью зерен ржи и сорняков и сказала: «Вот что получили мы на трудодни: куры клевать не станут! Не будем подписываться на заём, нет у нас денег!» Колхозники дружно поддержали эту женщину; все, как один, отказались подписываться. Народ стал расходиться, и мы остались втроем. Казалось, кампания по подписке сорвана.

Тогда В.И. Васильев сказал, что подписывать на заем нужно индивидуально, после беседы с каждым колхозником поодиночке. Утром он позвонил в райком КПСС и попросил отозвать инструктора, так как тот не знает, как нужно разговаривать с народом. На следующий день, к вечеру, мы пошли по крестьянским избам.

Заходим в дом, крытый щепой, то есть плашками из дерева, положенными внахлест, как черепица (в селах Великолукской области железо на крыши не употреблялось – моментально ржавело). Обстановка самая бедная: стены – голые бревна, между которыми проложен почерневший мох, вместо стульев – лавки и самодельные табуреты. В избе вместе с хозяевами теленок. Председатель закурил папиросу, а другою угостил хозяина. Подымили молча, а потом В.И. Васильев сказал: «Иван, подписывайся на заём на 300 рублей». Тот стал отказываться, но председатель его прервал: «Подпишешься – твою бабу отпущу на клюкву на семь дней. Она наберет ягоды и отвезет в Ленинград: и на заём денег хватит, и тебе останется. А не подпишешься – я отправлю тебя силосную яму копать, и ты за нее ничего не получишь. Понял?» Хозяин ответил: «Понял. Давай подписной лист, подпишусь».

Следом мы подошли к другому дому. Его дверь оказалась закрыта изнутри, постучались – никто не открывает. Председатель закричал: «Ванька, ты чего на чердак залез? А ну-ка, слезай и открывай дверь!» Изба распахнулась, а хозяин стал оправдываться, мол, осматривал печную трубу. В.И. Васильев заговорил с ним на таком языке, что захотелось провалиться под землю. Председатель обещал колхознику и блага и кары, так что крестьянин молча подписался на 300 рублей.   

Так мы с В.И. Васильевым обошли за два дня все дома в деревне. План по подписке на заем оказался выполнен, и я смог возвратиться в Подберезье. В райкоме КПСС отрапортовал о проделанной работе, но увиденное не выходило из памяти.

 

Салфетка

 

В хирургическое отделение областной больницы Великих Лук в 1956 году поступила 17-летняя девушка с воспалением — инфильтратом правой подвздошной области после аппендэктомии, сделанной в Пустошкинской районной больнице. Девушка была очень симпатичная, но болезнь явно портила её природную красоту.

Хирург райбольницы, удалив гангренозный аппендикс, дренировал брюшную полость, назначил антибиотики, но, несмотря на это, сформировался инфильтрат. Врач дважды оперировал в области инфильтрата, но найти гнойник не удавалось, и больная была переведена в областную больницу.

Зав. отделением В.Е. Руруа поручил вести пациентку Людмиле Александровне Серёдкиной, очень квалифицированному хирургу. Та дважды оперировала больную, но безуспешно. Девушка таяла на глазах.

Пригласили на консультацию главного акушера-гинеколога Н.М. Мельника, который рекомендовал рассечь девственную плеву и через задний свод дренировать гнойник. В тот момент Л.А. Середкина дежурила и во время консультации отсутствовала. Когда же она пришла в ординаторскую, я ей пересказал мнение Мельника. И у этой милой, обаятельной женщины, как крик души, вырвалось: «А пошёл он на …!».

Через минуту, осознав, как она выразилась, Людмила Александровна кинулась к двери и чуть не сшибла с ног заведующего отделением В.Е. Руруа. Спустя 20 минут Л.А. Середкина вернулась умытая, причёсанная и сказала виноватым голосом: «Ребята, простите меня, я совсем свихнулась с этой больной. Больше я её оперировать не буду». Операцию поручили делать Александру Наумовичу Маликову, ассистировать – мне.

А.Н. Маликов был опытным военным хирургом, своё дело знал, хотя злоупотреблял спиртным. В который раз дали больной наркоз. Александр Наумович вскрыл инфильтрат через обычный доступ и разодрал спайки зажимом — кохером. Перед нашими глазами показался ослизнённый край салфетки. Маликов А.Н. – операционной сестре: «Живо давай две салфетки с перекисью водорода!». Прикрыл ими злополучную салфетку, перекись водорода вскипела шапкой, хирург схватил все три салфетки кохером и бросил в таз.

Никто не обмолвился ни словом! Рану дренировали, больная быстро пошла на поправку, и, когда закрылся свищ, выписали её домой.

В операционный журнал, конечно, ничего не написали про злополучную салфетку, иначе было бы судебное дело, и районному хирургу не поздоровилось бы.

С тех пор я на протяжении всей своей хирургической деятельности тщательно заставлял сестру считать салфетки до и после операции.

 

Гипернефрома

 

Гипернефрома – злокачественная опухоль почки. Встречается у мужчин в 3 раза чаще, чем у женщин, обычно в возрасте 50-60 лет. Ранняя диагностика очень затруднена, и пациенты обращаются за помощью обычно в запущенных случаях, когда появляются сильные боли, слабость, кровь в моче.

Больной Абалихин 55 лет поступил в 1956 году в хирургическое отделение Великолукской областной больницы, где я был на курсах, с диагнозом: гипернефрома правой почки. Назначена была операция – удаление опухоли. Хирург – В.Е. Руруа, зав. отделением; ассистенты – А.Н. Маликов и я; наркоз общий, на переливании крови – М.И. Зубкова.

Косым разрезом в правой поясничной области рассечены мягкие ткани, выявлена опухоль почки величиной с кулак взрослого мужчины. Гипернефрома проросла в мягкие ткани. При выделении опухоли многочисленные сосуды стали сильно кровить, несмотря на усилия хирурга и ассистентов, которые накладывали на сосуды зажимы и перевязывали их. Когда полностью выделили опухоль, образовалась большая кровоточащая полость с множеством мелких кровоточащих капилляров. Давление крови стало резко падать, несмотря на её переливание. Хирург стал нервничать и требовать, чтобы струйно переливали кровь. Вскоре М.И. Зубкова сообщила, что артериальное давление и пульс не определяются, и с хирургом случилась истерика. Он стал кричать: «Мария Ивановна! Лейте кровь!» «Мария Ивановна !!! Мар…!» И вдруг он упал на пол возле операционного стола. Его подхватили санитарки и поволокли в предоперационную.

А.Н. Маликов стал на место упавшего В.Е. Руруа, а я на место Маликова. Хирург стал быстро тампонировать кровоточащую полость салфетками с перекисью водорода, выведя концы салфеток наружу. В полость ввели около 25 салфеток с выведенными наружу концами. Рану зашили, а концы салфеток остались снаружи. Видно, больному не суждено было умереть. Артериальное давление стало постепенно подниматься, появился пульс. Пациент ещё с час лежал в операционной, а потом его перевезли в палату. Упавшего В.Е. Руруа реанимировали терапевты и тоже положили в палату. Через три дня у Абалихина стали осторожно подтягивать из раны салфетки, а через 10 дней они были полностью удалены. Кровоточащая полость спалась, то есть сжалась, кровотечения больше не было. Затем были сняты швы с кожи.

Опыт остановки кровотечения мне пригодился в Саратовском институте травматологии и ортопедии. Хирург П.А. З-в удалил у больного нагноившийся эндопротез тазобедренного сустава, и полость стала сильно кровоточить. Я ему посоветовал сделать такую тампонаду. Он не послушал меня. Я ворвался в кабинет директора И.И. Жадёнова, объяснил ему суть дела, и он распорядился немедленно сделать тампонаду полости раны, как я рекомендовал. Кровотечение было остановлено.

 

Коварная аневризма

 

Трагический случай произошел в 1956 году в хирургическом отделении Великолукской областной больницы с пациентом И.П. Гуковым. Это был мужчина 45-ти лет крепкого телосложения. В 1943 году – в период Великой Отечественной войны – больной был ранен пулей в левое бедро, лечился в госпитале. После заживления раны был демобилизован, так как стал хромать, во время ходьбы его беспокоили боли, отекали мягкие ткани бедра и голени. И.П. Гуков наблюдался у районного хирурга. Тот отметил шумную пульсацию бедренной артерии в области операционного рубца и верно предположил, что в месте повреждения сосуда имеется выпячивание его стенки, несущее угрозу жизни в случае внезапного разрыва. Врач поставил правильный диагноз: «аневризма левой бедренной артерии».

И.П. Гуков от направления на оперативное лечение в областную больницу категорически отказался, и может быть, в его судьбе это впоследствии сыграло роковую роль. Ввиду нежелания пациента дальше лечиться врач рекомендовал ему легкий труд и бинтование бедра. Лишь спустя тринадцать лет, в 1956 году, когда аневризма стала увеличиваться в размерах и беспокоить больного всё больше, пациент решил обратиться в областную больницу.

Перед операцией И.П. Гуков, как полагается, был обследован. Больному сделали анализы крови и мочи, провели электрокардиографию и рентгенографию бедра. Здоровье пациента не было расстроенным: дыхание везикулярное , то есть нормальное, пульс 70 ударов в минуту, артериальное давление 120/70. Органы брюшной полости не имели отклонений от нормы. Однако на передневнутренней поверхности левого бедра в средней трети имелся рубец мягких тканей. При пальпации этой области отмечался переменный шум, соответствовавший пульсации артерии. Кроме того, на рентгенограмме бедренной кости отмечался периостит, то есть воспаление надкостницы. Имелся умеренный отек бедра и голени.

Больной был взят на операцию. Оперировал его опытный хирург В.Е. Руруа, которому ассистировала квалифицированный врач М.И. Зубкова. Рубец под наркозом был иссечен, выделена и освобождена от спаек аневризма бедренной артерии 2,5х2,5 см, сама артерия пережата мягкими зажимами выше и ниже аневризмы. Перешеек у основания выпячивания стенки сосуда был пересечен, сама аневризма успешно удалена, а дефект артериальной стенки ушит двурядными шелковыми швами. Рана была послойно зашита, наложена повязка и провизорно, то есть временно, накинут жгут, не затягивающий бедро.

Через неделю рана начала незначительно кровоточить. Больного взяли в операционную, где дополнительно ушили мягкие ткани. Подкравливание прекратилось, пациента вновь перевели в палату с провизорно накинутым на бедро жгутом. В этот летний вечер ничто не предвещало беды.

Однако на следующее утро, когда я пришел на работу, на столе старшей сестры увидел бланк телеграммы: «Гуков умер, приезжайте». Я был ошеломлен; невольно подумалось, что на ту ночь как раз выпадало мое дежурство, но врач Л.А. Середкина, к которой я относился с большим уважением, попросила поменяться с ней.

На планерке дежурный врач Л.А. Середкина доложила, что во время вечернего обхода больной не внушал опасения. Он вел себя адекватно, разговаривал, повязка на бедре была сухая. Однако, не успела врач выйти в коридор, как услышала в палате сильный крик. Она вбежала обратно – и увидела И.П. Гукова, лежащего в луже крови! Жгут тут же был затянут, дежурная медсестра успела сделать инъекцию кордиамина, тем не менее, пациент быстро скончался от коллапса, то есть острой сосудистой недостаточности.

В те далекие времена, более полувека назад, сердечно-сосудистая хирургия только зарождалась. Не существовало таких необходимых видов обследования, как ангиография, изучающая функциональное состояние сосудов, допплерография, позволяющая определить нарушения кровотока… Техника оперативного вмешательства была примитивная: тогда еще не применялись пластика дефекта артерии (после ее иссечения) ауто-веной, то есть собственной веной, либо протезом из синтетических материалов типа дакрона. Тем не менее, и сейчас сложная проблема лечения аневризмы остается нерешенной и требует дальнейшей разработки.

 

Неожиданная находка

 

В травматологическое отделение Великолукской областной больницы поступил пациент 20 лет с обострением хронического остеомиелита (воспаление костного мозга) левого бедра. Больной был крепкого телосложения, физически хорошо развитым, страдал заболеванием больше года. Механизм травмы был таков: спускаясь с крыши строения в своем селе, парень сорвался и при падении упал на деревянный кол, острие которого вонзилось в бедро довольно глубоко.

Пострадавший был доставлен в районную больницу, где рану обработали, ушили, оставив марлевый выпускник. Рана зажила, но через три недели появились краснота кожи, отек, боль, повысилась температура. Хирургом был вскрыт гнойник, поставлен дренаж, назначены антибиотики. Рана зажила, но ненадолго, наступило новое обострение воспаления.

 Пациент был направлен в травматологическое отделение областной больницы с диагнозом «остеомиелит левого бедра». Была снова сделана ревизия (проверка) патологического очага, удалены секвестры, то есть омертвевшие обломки кости, назначены антибиотики и переливание крови. После этого рана заживала, больной выписывался домой, а через два месяца снова поступал в облбольницу с обострением остеомиелита. И так повторялось 4 раза!

У пострадавшего развилась аллергия на переливание крови и антибиотики, выражавшаяся в повышении температуры и кожном зуде. Тогда заведующий травматологическим отделением В.Н. Белоус говорит мне: «Возьми, Виктор Иванович, этого больного, мы с ним замучились!» Пациент ни во что уже не верил.

Снова сделали рентгеновские снимки бедра с введением в свищ кардиотраста, то есть контрастного вещества. Обнаружили небольшие секвестры и выраженную извилистость свища. После прокрашивания свища «зеленкой» сделали разрез по свищевому ходу, разъединив многочисленные спайки. Был найден окрашенный «зеленкой» отломанный острый кусок кола размерами 1,5×1 см. Его удалили и заодно с ним — обнаруженные секвестры. Послеоперационный период прошел благополучно, рана зажила вторичным натяжением. Больной был выписан домой и больше в больницу не обращался.

При анализе этого случая следует отметить, что ранее ревизия раны проводилась недостаточно радикально, вследствие чего и не был своевременно найден деревянный обломок кола.

 

Женские капризы

 

В хирургическое отделение областной больницы в Великих Луках в 1955 году поступила больная 45 лет с диагнозом «Пупочная грыжа» на оперативное лечение. Пациентка была женой крупного обкомовского чиновника и извела меня женскими капризами. То ей дует из окна, то жарко от батареи, то суп недосоленный, то пересоленный, то храпит соседка и т.д.

Зав. отделением В.Е. Руруа, высококвалифицированный хирург, решил сам оперировать «блатную» больную. Я был ассистентом. Обработали операционное поле, накрыли пациентку стерильными простынями. Тут больная и говорит: «Валерий Евгеньевич! Только не давайте оперировать молодому хирургу!». Руруа ответил, что будет оперировать сам. Пациентка снова: «Валерий Евгеньевич, если дадите оперировать молодому хирургу, я всё равно узнаю!» И столько раз она повторяла просьбу, что надоело её слушать. В.Е. Руруа берёт скальпель и делает одним махом глубокий разрез кожи и подкожной клетчатки, обойдя пупок. В это время раздаётся истошный женский крик: «А–а–а, ох, а…!», резанувший нам ухо.

В чём дело? Больная так «заговорила» хирурга, что он забыл сделать местную анестезию! Наконец, обезболивание было сделано, ушито грыжевое кольцо, рана зашита. Йод, повязка… Но Бог шельму метит! Рана у больной нагноилась. Пациентку в 1956 году направили в гнойную палату, и я избавился от неё.

 

Забыли о клятве Гиппократа?

 

Это случилось сразу после того, как я возвратился из Великолукской области в Саратовскую. На протяжении года я работал в Петровске, городе с 25-тысячным населением (сейчас там 30 тыс. жителей), хирургом в районной больнице.

Больной Скупов 75-ти лет поступил в хирургическое отделение Петровской райбольницы в воскресенье в 11.00. Заболел он сутки назад, когда появились боли в животе, тошнота, неотхождение газов и отсутствие стула. На живот мужа жена положила горячую грелку, но боли не прекратились. Ночь он провел беспокойно, хотя принимал обезболивающие таблетки, а к утру боли усилились. Лишь в 10.00 родственники вызвали «скорую помощь», которая доставила больного в хирургическое отделение. 

При осмотре Скупова я нашел, что общее состояние его средней тяжести: температура 37,4 градуса, язык сухой, покрытый белым налетом, пульс аритмичный, 90 ударов в минуту. Живот вздут, при пальпации болезненный; отмечается вялая перистальтика, газы не отходят. Диагноз – кишечная непроходимость. Больному была поставлена система для переливания физиологического раствора, даны сердечные средства, сделаны паранефральная блокада, а затем сифонная клизма, но улучшения не было.

Новичок в коллективе местных хирургов, я вызвал из дома исполняющую обязанности зав. хирургическим отделением В.П. Кокареву, не подозревая, что это женщина с тяжелым характером. И.о. зав. отделением Кокарева осмотрела Скупова и рекомендовала продолжать делать сифонную клизму, после чего уехала. Тогда я позвонил домой главному врачу и ведущему хирургу Гришину В.П., но и тот дал рекомендацию продолжать консервативную терапию. А время идет, и не на пользу нездоровому человеку…

Я снова вызвал В.П. Кокареву, и та недовольно сказала: «Берите больного и оперируйте сами!» Я уже не был начинающим хирургом, и это отношение к пациенту возмутило меня: оперировать пожилого человека с непроходимостью только с помощью операционной сестры – верная смерть для больного на операционном столе! Вновь звоню главному врачу, и тот дает команду: Кокарева В.П. как и. о. заведующей хирургическим отделением должна оперировать, а я ей ассистировать. К этому моменту пожилого человека продержали в отделении пять часов!

Наконец, Скупова взяли в операционную и дали наркоз. При вскрытии брюшной полости обнаружили тромбоз брызжейки тонкого кишечника и темную петлю кишки. Этот омертвевший участок кишечника длиной около 30 см резецировали и сшили «конец в конец». Рану зашили, сделали контрапертуру – отверстие в брюшной полости для марлевого жгутика, чтобы могла отходить жидкость. Кроме того, были назначены массивное вливание физиологического раствора, сердечные средства.

Но на третий день после операции швы разошлись, в легких возникли множественные хрипы, температура поднялась до 38,5 градусов, пульс участился, и аритмия усилилась. На пятый день больной умер. Каковы причины его смерти? Запоздалая госпитализация, неоправданная консервативная терапия в течение пяти часов и отсутствие четкой организации труда.

Отработав три года в Великолукской области, я привык к безотказной взаимовыручке врачей в трудных ситуациях. Случай со Скуповым побудил меня задуматься, не уволиться ли мне с работы. К счастью, вернулась из отпуска зав. отделением К.Р. Гильгур. Я рассказал ей о случившемся, и она заверила меня, что такого больше не повторится. Клавдия Романовна сказала: «Вы, Виктор Иванович, можете вызывать меня в любое время дня и ночи, а я буду вызывать Вас». Сложились взаимопонимание и взаимовыручка хирургов, и стало легче работать.

 

Причуды эмбриогенеза

 

В Петровскую районную больницу, в хирургическое отделение, поступила больная Калашникова 35 лет с диагнозом: киста правого яичника. Пациентка несколько лет лечилась в участковой больнице без особого улучшения. Она была замужняя, имела одного сына. Удалять кисту поручено было мне.

Калашникова после обследования была взята в операционную. Под наркозом была вскрыта брюшная полость, удалена большая киста правого яичника 10х8х9 см.

При изучении препарата после операции киста была рассечена в разных плоскостях. Внутри неё оказались два полностью развитых коренных зуба и длинная — примерно 15 см — прядь чёрных волос. Это была дермоидная киста, в которой нередко находят ещё и кусочки кожи. При внутриутробном развитии плода у беременной женщины, неясно, вследствие каких причин, происходит нарушение закладки внутренних органов. В норме из эктодермы развиваются кожа, зубы, волосы, из мезодермы – мышцы и кости, а из эндодермы – внутренние органы. Иногда кусочки эктодермы попадают в эндодерму и появляются в виде зубов, кожи, волос внутри кисты.

Такую патологию я видел единственный раз.

После операции моя больная быстро выздоровела и дожила до глубокой старости, о чём позже мне рассказал её сын.

 Пересолил

 В 1957 году однажды вечером в поликлинику Петровской райбольницы с железной дороги «скорая помощь» привезла пациента с диагнозом: «острый живот».

Больной был в возрасте около 40 лет, небритый, в одежде сельского жителя. Мне он заявил, что заболел два часа назад, когда ехал в поезде Саратов – Аткарск – Привольская. Появились острые боли в животе, он пожаловался на них проводнице, та сообщила начальнику поезда, который созвонился с дежурным по станции Петровск, а последний вызвал «скорую помощь».

При осмотре пациент вёл себя очень беспокойно, стонал, крутился, перекатываясь со спины на живот. Язык его не был обложен, температура аксиллярная (под мышкой) и ректальная нормальная. Пульс — 72 удара в минуту — удовлетворительного качества.

При пальпации живота больной бурно реагировал, не давал дотронуться до кожи, подскакивая кверху. Такое поведение озадачило меня. Пациенты с «острым животом» лежат обычно спокойно, опасаясь лишним движением вызвать боль. Если при пальпации наблюдается напряжение передней брюшной стенки и симптом Щёткина положительный, то диагноз — аппендицит. Но я не находил его признаков; одновременно не укладывались в клинику картины холецистита, панкреатита, почечной колики, кишечной колики…

А больной становился всё более требовательным; он настаивал на немедленной госпитализации его в стационар, стонал от боли. Поведение этого пациента, аггравация, то есть умышленное преувеличение его болезни показались мне очень подозрительными, и я попросил дежурною медсестру вызвать милицию.

Приехали два милиционера, и больной мигом признался, что он бежал из Аткарской тюрьмы. Мнимого пациента посадили в милицейскую машину, и больше я его не видел.

 

Остеосинтез – непростое дело

 

В конце 1950-х годов внутрикостный остеосинтез длинных трубчатых

костей (то есть соединение их отломков с помощью фиксирующих конструкций), стал внедряться на уровне районных больниц, в которых имелись хирургические отделения. При этом не удалось избежать ошибок в определении тактики и техники оперативного лечения, а также ведения больных в послеоперационный период. Нужно добавить еще, что стержни из нержавеющей стали, необходимые для операций внутрикостного остеосинтеза, медицинской промышленностью не выпускались, и об их изготовлении хирурги договаривались на заводах.

В Петровской районной больнице внутрикостный остеосинтез бедра впервые был сделан в июне 1958 года пациенту А. Редкову 18-ти лет. Оперировал больного главный врач В.П. Гришин, ассистировал ему я. Стержни были изготовлены на заводе «Молот».

Техника операции была типичной: обнажалось место перелома, стержень вводился ретроградно, то есть снизу вверх, в проксимальный — верхний отломок бедра и после репозиции забивался в дистальный — нижний отломок. Но костно-мозговой канал не рассверливался.

Через три дня после операции В.П. Гришин пригласил в больницу корреспондента районной газеты. А. Редкова с помощью костылей вывели в коридор хирургического отделения. Там его прислонили к стенке, а костыли отобрали. Главный врач встал рядом с больным, корреспондент сделал фотографию, и на следующий день в газете появилась статья о новом методе лечения в райбольнице. Фотография В.П. Гришина рядом с пациентом иллюстрировала эту корреспонденцию. Главный врач лично курировал больного. А. Редкову разрешили ходить, сначала не нагружая оперированную ногу, затем – слегка опираясь на нее.

В тот год я переехал в областной центр и был принят на учебу в Саратовский научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии. На некоторое время я потерял моего прежнего пациента из вида. Однако в декабре того же 1958 года в клинику травматологии СарНИИТО, где я учился в ординатуре, наш больной поступил из Петровска с несросшимся переломом бедра. Во время обхода клиники директор института Я.И. Родин выслушал доклад лечащего врача о лечении пациента А. Редкова и, не стесняясь в выражениях, отозвался о хирургах, оперировавших этого парня в Петровске. Тут больной показал пальцем на меня, и я услышал от директора в свой адрес много нелестных слов. Оправдываться было бесполезно. Причиной несращения перелома явились использование тонкого стержня без рассверливания костно-мозгового канала бедра и ранняя нагрузка конечности без фиксации ее гипсовой повязкой.

В Саратове А. Редкова прооперировали повторно. Были сделаны остеосинтез бедра с костной аутопластикой (восполнением дефекта веществом собственной костной ткани) крыла подвздошной кости и фиксация конечности тазобедренной гипсовой повязкой. Через полгода перелом сросся; после функционального лечения больной стал ходить, полностью нагружая ногу. На месте перелома рентгенологически определялась хорошая костная мозоль.

Ошибки в лечении А. Редкова запомнились мне на всю жизнь. Я взял за правило тщательно продумывать план оперативного лечения больных и ведения их в послеоперационном периоде.

 

Перестаралась

 

Вывихи нижней челюсти – редкое заболевание. Чаще они встречаются при травмах в сочетании с переломами, реже – при слабости капсульно-связочного аппарата.

Во время моего дежурства по Саратовскому институту травматологии и ортопедии в октябрьские праздники, вечером, когда я укладывался спать, в ординаторскую зашла санитарка Шура Иванова и сообщила, что в институт заявилась подгулявшая компания с больной молодой женщиной.

Я осмотрел пациентку: рот её был приоткрыт, глаза выпучены, говорить она не могла. Я поставил диагноз: вывих нижней челюсти. Невольно закралась мысль: не получила ли больная травму во время пьянки, не ударил ли её приревновавший муж? Мне ответили, что компания была очень весёлой, и когда после третьей рюмки гости запели песню «Из-за острова на стрежень», пострадавшая так старательно пела, что нижняя челюсть вывихнулась непроизвольно.

Я обмотал большие пальцы рук бинтом, ввёл их в рот и с силой нажал на коренные зубы, внизу при этом услышал щелчок, и нижняя челюсть встала на место. Я наложил циркулярную повязку и просил больную, чтобы она не разевала рот.

Лёг спать, но буквально через полчаса меня снова разбудила санитарка. Пациентку привезли обратно — вновь с вывихнутой челюстью! Спрашиваю: «Что случилось?». Ответ: «Позевнула». Я снова вправил ей вывих нижней челюсти и наложил циркулярную гипсовую повязку сроком на десять дней, в течение которых больная должна была питаться киселём через трубочку.

Больше она в институт не поступала.

Спросил знакомого хормейстера, на каком звуке могла вывихнуться челюсть пациентки. Ответил: «На продолжительном «а»: «…выплыва-а-а-ют расписные…» (уж очень старательно пела!)

 

Взрыв наркозного аппарата

 

В 1963 году в клинике детской ортопедии СарНИИТО больной девочке 12-и лет, поступившей по поводу сколиоза, предполагалось сделать костно-пластическую фиксацию позвоночника гомотрансплантатами (препаратами из трупной кости).

В назначенный день пациентку положили на операционный стол, дали вводный наркоз, заинтубировали, т.е. ввели в трахею трубку. Её подсоединили через переходник к наркозному аппарату, работающему в автоматическом режиме, с заданным числом вздохов и выдохов в минуту. Больную повернули набок, обработали операционное поле… и вдруг раздался взрыв эфира! Я стоял со стороны ассистента хирурга ближе к изголовью больной. Невольно меня оглушило этим взрывом: он был такой силы, что эфирница вместе с металлическим патрубком, который срезало, как ножом, отлетела в дальний угол операционной и ударилась около потолка. Анестезиолог А. Рузляева получила ожоги лица, шеи и рук, на ней загорелся халат. Больная чудом осталась жива. На ее счастье, медсестра-анестезистка присоединила переходник к интубационной трубе кое-как, и при повышении давления система разъединилась, а пациентка отделалась только лёгкой пневмонией. В противном случае ей бы разорвало легкие. Из операционной бригады никто не пострадал.

В выпускаемых наркозных аппаратах имелась резина (шланги, мешок), в которой накапливался электростатический заряд электричества. Наркозный аппарат нерадивая санитарка заземлила кое-как, и проскочившая искра вызвала взрыв эфира.

В институт нагрянули комиссии, были сделаны оргвыводы, улучшено заземление. С тех пор и хирург, и анестезиолог стали тщательно следить за тем, как заземлён аппарат.

 

Стрелок ВДВ

Кострома 1959 год.

После окончания мединститута мне было присвоено звание старшего лейтенанта медицинской службы, и в течение трёх лет военкомат меня не беспокоил, лишь привлекая как хирурга для осмотра допризывников. В 1958 году во время работы в Петровске я был направлен на двухмесячные курсы усовершенствования хирургов в Куйбышевский окружной военный госпиталь. Курсы были необременительные. Занятия проводились с 9 до 15 часов с многочисленными перерывами. Для слушателей курсов это был отдых от тяжёлой хирургической работы с бесконечными дежурствами, операциями и приёмами больных. После трёх часов мы надевали гражданскую одежду и уходили гулять в город или на Волгу.

Хрущёв на Куйбышевской ГЭС.

Самым памятным событием во время сборов была встреча с Генеральным секретарём ЦК КПСС Н.С. Хрущёвым, который прилетел на открытие Куйбышевской ГЭС. На площади им. Куйбышева должен был состояться митинг, который оказался организован крайне плохо. Произошла страшная давка людей, как на Ходынском поле. Н.С. Хрущёв же сказал буквально несколько слов: «Товарищи! Этот год был ознаменован грандиозными событиями в нашей стране. Запустили первый искусственный спутник Земли; вступила в эксплуатацию ГЭС им. В.И. Ленина… Нет, товарищи, так проводить митинг дальше нельзя! Слева участники стоят хорошо, а справа хулиганы какие-то! Всё! Митинг окончен!» Из толпы кричали: «Почему нет мяса? Масла?» и т.д.

Мы с приятелем В. Кузиным еле выбрались из страшной давки. Народ стал расходиться. Зрелище было ужасное: кого-то задавили, у мужчин оторваны рукава, у солдат разодраны гимнастёрки, женщины в разорванных платьях, у туфлей отломаны каблуки и т.д. Приехало несколько машин «скорой помощи» подбирать задавленных.

Мы пошли к Волге по аллее. Вдруг В. Кузин говорит: «Виктор, смотри, Хрущёв идёт сзади!» Действительно, позади в десяти шагах от нас шёл рассерженный Н.С. Хрущёв с отставшей свитой. На пристани он сел на теплоход и уплыл в Жигулёвск, а затем улетел в Москву.

На следующий день в газете «Куйбышевская правда» было короткое  сообщение: «Вчера на площади им. Куйбышева состоялся митинг трудящихся. На митинге выступил тепло встреченный собравшимися Н.С. Хрущёв». И рядом — фотография Н.С. Хрущёва на трибуне.

В конце сборов слушатели курсов выехали на реку Сок, где развернули медсанбат. Мы дружно потрудились, все подразделения медсанбата развернули вовремя, оснастив соответствующим оборудованием, за что получили благодарность. Поздно вечером бреднем наловили ведро стерляди, заделали уху, выпили по рюмке, закусили ухой, попели песни и на следующий день разъехались по домам.

В Жигулёвске служил мой двоюродный брат Женя Братчиков. Я поехал к нему. Командир отпустил его до вечера, мы купили пива «Жигулёвское», сели в роще на поляне, хорошо пообедали, поговорили, отлично провели день. После возвращения со сборов я прошёл медицинскую комиссию в облвоенкомате и получил заключение: «Здоров».

В июне 1959 г. я вместе с женой отдыхал в селе Малые Озерки Новобурасского района у отца. Вдруг из сельсовета пришёл посыльный и сказал, что звонили с требованием немедленно явиться в Октябрьский военкомат города Саратов. Через два дня мне в этом военкомате выдали предписание выехать немедленно на военные сборы в г. Кострома. Военная часть в Костроме находилась за Волгой. Это был лагерь «Песочное». Я нашёл штаб, предъявил документы; мне сказали, что  я теперь десантник. Около штаба остановилась группа солдат с парашютами. Меня обмундировали, выдали десантный костюм, кинжал, отвели в палаточный городок. Из Саратова нас было трое врачей: Павлов П.К., Чернов Е.Д. и я. В Костроме размещалась десантная дивизия, к ней и присоединили участников сборов. Собрали человек 600: из центра России, из Поволжья, с Урала, с Украины, из Грузии, из Узбекистана, из Туркмении, из Армении. Жили мы в палатках по 10 человек.

Распорядок дня был армейский: подъём в 7 часов, зарядка, туалет, завтрак, занятия. Медициной и не пахло. Проводили парашютную подготовку, обучали ориентировке на местности, владению карабином, пистолетом, подрывному делу, ведению рукопашного боя, огневой подготовке. Были созданы диверсионно-десантные группы из 10 человек: командир, замполит, переводчик, радист, врач, связист, сапёры, подрывники.

Учили стрелять из карабина и пистолета, подрывать толовыми шашками макеты машин, мосты, склады и т.д. Выезжали специально в Нерехту, где через реку имелся железнодорожный мост, показывали, к каким опорам моста привязывать пачку толовых шашек. В рукопашном бою  учили бить по уязвимым местам человека, ударам по голове, по шее, в пах, в солнечное сплетение. Никакой гуманности и близко не было — учили убивать. Всё это было как-то противоестественно, совершенно не вязалось с профессией врача.

Нам показывали, как укладывать парашюты, особенно стропы. Каждый день мы учились приземляться с парашютом, для чего прыгали с вышки высотой 2,5 – 3 метра в песок, сначала без груза, а затем с ранцем парашюта. При приземлении стопы должны быть тесно прижаты друг к другу, чтобы не получить травму голеностопного сустава.

Парашютисты должны весить не более 80 кг. При выброске из самолёта десантники становятся к двери в очередь по весу: вначале — самые тяжёлые, в конце — лёгкие, иначе тяжёлый догонит при падении лёгкого и сядет на купол его парашюта. Выброску парашютистов делают при тихой, безветренной погоде или слабом ветре. При сильном ветре десантники нередко ломают ноги при приземлении.        Основной парашют был капроновый и весил около десяти килограммов, запасной – вдвое меньше, шёлковый. Управлять парашютом старой конструкции Д-1 надо было с помощью подтягивания строп, и это было очень тяжело.

Страшно ли прыгать с парашютом? Конечно, но нужно пересилить страх, собрать свою волю в кулак. Как заревёт сирена и на табло зажжётся: «Пошёл», все становятся бледными, напряжёнными и готовыми ринуться в бездну. В лагере «Песочное» я вместе со всеми распевал (на мотив «Бесаме мучо»):

«Если вам скажут, что прыгать не страшно,

Ты, дорогая, не верь:

Ты посмотри на солдатские лица,

Когда открывается дверь…»

Несмотря на естественное волнение, все научились преодолевать его, среди нас нашелся лишь один «отказник». При команде: «Пошёл!» он бросился к кабине лётчика, вцепился в ручку кабины, и его было невозможно оторвать. Картина была ужасная, все сидели в оцепенении. Самолёт пошёл на второй круг, с земли спрашивают: «Что случилось?» И когда все более-менее успокоились, самолёт сделал новый заход, а десантники прыгнули — без «отказника», который так и сидел около кабины самолёта, ухватившись за ручку. На следующий день участников сборов построили, отказника Саранцева поставили перед строем. Его и ругали, и стыдили, ему и грозили, но он заявил: «Хоть убейте, но прыгать не буду».

Я тоже однажды испытал страх. После того, как парашют раскрылся, ветер повернул в сторону речки Чёрная, по берегам которой были огороды с изгородями из плетня и острого частокола. Все мои попытки повернуть в сторону не увенчались успехом, и меня всё время сверлила мысль: «Сейчас сяду на кол!»

Колени мои затряслись, и унять эту тряску не было никакой возможности. Но, видно, была не судьба! Я не долетел до частокола буквально метр, плюхнулся в болотце, и меня вместе с изгородью накрыло парашютом. Меня охватила такая радость, такое блаженство, что захотелось песни петь. Подбегает ко мне солдат и спрашивает: «Ты что, ушибся?» Я отвечаю: «Нет». Он говорит: «Меня послал командир, мы думали, ты на изгородь сел. Давай помогу тебе сложить парашют». Лишь один раз во время приземления я больно ударился о приклад карабина.

Видно, у меня на небе есть ангел-хранитель, который защищает от беды. Однажды нас привезли на аэродром рано утром, но поднялся сильный ветер, полёты отменили, и мы болтались без дела до самого обеда, а ветер не стихал. Вернулись в лагерь, сдали парашюты, карабины, пообедали, нам дали команду: «Отбой!». Мы с приятелем В. Кузиным взяли удочки и пошли рыбачить на речку Чёрная. Ловилась мелкая рыбёшка. Ближе к вечеру мы вдруг увидели, как полетели самолёты, и из них посыпались десантники. Мой приятель сказал: «Наших бросают!» Мы вернулись в лагерь к ужину, командир нас встретил матюгами. Мы огрызались, так как была команда: «Отбой». Командир стал грозить, что все уедут, а мы будем допрыгивать пропущенное, но это нас не испугало.

На другой день все десантники укладывают парашюты, а мы, так и не раскрывшие их накануне, болтаемся без дела. Подошёл начальник парашютно-десантной службы и спрашивает: «Чьи это парашюты?» Мы отвечаем: «Наши». Он начал нас ругать, что мы, такие-сякие, неправильно заправили тросики в застёгивающийся клапан, и наши парашюты не смогли бы раскрыться! Тут нас взорвало: «Начальник вчера смотрел? Смотрел! На бирке расписался? Расписался! Печать поставил? Поставил! Он что, пьяный был?» Начальник ПДС обмяк и сказал: «Ну, ребята, вам повезло…» Мы распустили парашюты, расстелили их на длинном полотнище, собрали как следует, начальник ПДС всё тщательно осмотрел, расписался и поставил печать. Уехали мы вместе со всеми. Кому надо было нас кормить, поить да за нами следить! Кроме того, мы могли пожаловаться более высокому начальству, и командиру нагорело бы за собственные ошибки.

В 1963 году я снова был на десантных сборах в Костроме. Теперь я уже был бывалый десантник, и прыгали мы не только с АН–2, но и с АН–12, большого транспортного четырёхмоторного самолёта, который брал на борт 60 десантников. Система парашютов была сложная. Сначала выстреливался маленький вытяжной парашют, затем раскрывался парашют большего диаметра — тормозной, гасящий горизонтальную скорость, пока парашютист не наберёт вертикальную скорость. И только тогда, отсчитав 25 секунд, десантник дергал за кольцо и открывал главный парашют. Если парашютист откроет главный парашют, когда ещё не погасилась горизонтальная скорость, динамический удар будет большой силы, так что голову свернёт и заболит шея. Кроме того, у десантника есть запасной парашют на груди. Он открывается в крайнем случае, если главный парашют закрутится около своей оси. Вся эта громоздкая система должна быть отлажена, чтоб не было никаких помех. Бросали нас с высоты 3 км. Высоко летишь, далеко глядишь: на 20-30 км кругом. Видишь леса, речки, озёра, деревушки, у человека наступает эйфория, от радости петь хочется.

В конце сборов были назначены ученья. Каждому подразделению были поставлены свои задачи, которые хранили в секрете.        Нас выбросили с самолётов. Солдаты-кадровики подобрали наши парашюты, а мы сделали марш-бросок километров на десять. Переночевали в лесу. Мы с В. Кузиным нарубили кинжалами еловых веток, на которые положили его плащ-палатку. Легли, прижавшись друг к другу, укрылись моей плащ-палаткой и крепко уснули. Утром нас собрали на поляне, мы позавтракали, и нам сказали: «Следующей ночью вы должны разыскать и взорвать объект». День мы болтались без дела. Сходили в деревушку, купили хлеба, зелени, водки для празднования победы.

В час ночи нас подняли. Объяснили, что мы должны взять и «взорвать» склад, который находится в гуще леса и заминирован ракетами с растяжками. Как ни старались мы бесшумно подобраться к объекту, ничего не получилось. Задели за растяжку, взлетела ракета, со склада раздались автоматные очереди. Охрану объекта вели кадровые солдаты.

Три раза ходили в атаку – безрезультатно! Солдаты стреляют холостыми очередями, а ночью это выглядит эффектно и страшно. Из стволов вылетает пламя, газы с мелкими металлическими пылинками… Запросто можно остаться без глаза! Тогда мы решили пойти на хитрость. Сообразительный армянин Жора Погасян крикнул: «Дураки, сдавайтесь, у нас полтора литра водки есть, а у вас ничего!» Караульные солдаты спрашивают: «А вы нас не обманете?» Мы в ответ: «Нет, не обманем!», и солдаты выбросили белый флаг.

Победители и побеждённые сели под сосной, разлили водку по кружкам… В это время к нам подходит командир роты вместе с майором КГБ: «Это что у вас за пьянка?» Жора Погасян отвечает: «Это мы празднуем победу! Взяли склад без потерь, ни убитых, ни раненых нет!». Предложили им выпить, командир роты чуть пригубил, а кагэбэшник отказался. На следующий день построили всех участников сборов, и начальник, полковник, стал отчитывать наше подразделение за пьянство. А какая это была пьянка? Каждому грамм по пятьдесят водки досталось! А о том, что мальчишке- подростку днём ракета руку поранила, полковник скромно умолчал. Правда, офицеры собрали деньги на его лечение, но факт всё равно неприятный.

Задерживать нас с отправкой домой не стали, и мы уехали вместе со всеми. В день отъезда мы заметили, что из нашей палатки исчезли 10 десантных ножей. Каждый нож стоил 5 рублей. Их украли туркмены, когда дневальный куда-то отлучился. Воров увидел проходящий мимо офицер, когда они выходили из палатки. Расследование ничего не дало, ножи были спрятаны где-то в кустах. Когда туркмены стали уезжать, они оружие забрали. А нам пришлось оплачивать стоимость ножей из своего кармана. Начальство не хотело предавать это дело огласки, было радо, что сборы кончились. На машинах нас довезли до Ярославля, а там каждый поехал по своему адресу.

         Наступил 1964 год. Международная обстановка была напряжённой. Разгорелась война во Вьетнаме. Генеральный секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв заявил, что мы поможем Вьетнаму добровольцами в любом количестве. В июне 1964 года, когда я был на работе, мне позвонил  главный врач Саратовского НИИ травматологии и ортопедии В.В. Моррисон. Он сказал, чтобы я немедленно отправился в Октябрьский военкомат. Там мне дали предписание на следующий день явиться на сборы.

Никаких доводов, что я был на сборах в прошлом году, во внимание не принимали. Утром на вокзале группу десантников из восьми человек лично провожал майор из военкомата. Он оставался на вокзале, пока мы не сели в вагон. Проехали Волгоград, станицу Тихорецкая Краснодарского края… Ночью поезд остановился на какой-то маленькой станции, где мы должны были сходить. Нас встретил военный с фонариком, посадил в машину, и мы приехали в лагерь недалеко от станицы… Саратовская! Ночью после холодного душа нас переодели в военную форму. Нашу гражданскую одежду упаковали в  посылочные ящики с адресами по месту жительства. Мы получили противогазы, и, чтобы  проверить их герметичность, нас загнали в палатку с хлорпикрином. Обстановка была нервозная всю ночь.

Утром построили всех участников сборов. Такого количества десантников – 1200 человек — я никогда не видел. Собрали нас из трех военных округов: Приволжского, Северо-Кавказского и Закавказского. Жили опять в палатках по 10 человек. Распорядок дня обычный армейский: подъём в 7 утра, зарядка, завтрак, занятия по подразделениям, обед, снова занятия, ужин, отбой. Но учеба была больше для отвода глаз: выйдем в лес, сядем, послушаем речь командира об особенностях десантной службы, постреляем немного. Съездили на танкодром, как на экскурсию, и — никакой муштры, никакой шагистики. Чувствовалось, что начальство не знает, чем нас занять. Так прошло две недели. Затем как-то утром построили всех призванных и объявили, что сборы окончены, можно ехать домой. Радость была неописуемая.

Нас, саратовцев, отправляли через Краснодар, где в магазине мы купили большое количество закуски и четыре бутылки кубанской водки. Но, когда сели в вагон, выяснилось, что продукты взяли, а водку забыли забрать из магазина! Больше на сборы я не ездил, т.к. по возрасту стал старше 35 лет.

Согласно моему мобилизационному листку я числился стрелком ВДВ, то есть воздушно-десантных войск.

Заключение

Проработав более пятидесяти лет хирургом, я ничуть не сожалею, что после окончания медицинского института поехал работать в сельскую глушь с ее бытовой неустроенностью, низкой общей и медицинской культурой, бездорожьем и перекосами бюджета. Когда в подобных условиях нужно принимать ответственные решения за здоровье и жизнь человека, наступает быстрая социальная и профессиональная зрелость врача. Все страдания больного он пропускает через свое сердце, не думая ни о каких вознаграждениях и благах для себя, руководствуясь только совестью и ответственностью за порученное дело. Я с большим уважением отношусь к своим коллегам, с которыми вместе работал и которые мне помогали в трудную минуту.   

Выражаю сердечную благодарность Лаврентьевым Н.И. и М.В., Семеновой И.В., Дремову И.И., Федосееву В.В., Ефремовой Н., которые способствовали изданию этих «Записок хирурга».

Содержание

 

Об авторе……………………………………………………………………….

Дан приказ ему: на запад…………………………………………………

Русский характер…………………………………………………………….

Минно-взрывные травмы………………………………………………..

Обезболивание «по-русски»……………………………………………

Век живи – век учись!………………………………………………………

Первый экзамен………………………………………………………………

Верёвочка……………………………………………………………………….

Сапоги…………………………………………………………………………….

Риск – дело благородное………………………………………………….

«Живая» вода…………………………………………………………………..

Нарушили закон……………………………………………………………….

Борьба с бюрократией……………………………………………………..

Отблагодарили…………………………………………………………………

Начёт……………………………………………………………………………….

Электродвижок…………………………………………………………………

Перекосы бюджета……………………………………………………………

Подписка на заем……………………………………………………………..

Салфетка…………………………………………………………………………..

Гипернефрома…………………………………………………………………..

Коварная аневризма………………………………………………………….

Неожиданная находка…………………………………………………………

Женские капризы……………………………………………………………….

Причуды эмбриогенеза……………………………………………………….

Забыли о клятве Гиппократа?……………………………………………..

Остеосинтез – непростое дело…………………………………………….

Перестаралась……………………………………………………………………

Пересолил…………………………………………………………………………..

Взрыв наркозного аппарата………………………………………………..

Стрелок ВДВ………………………………………………………………………

Заключение…………………………………………………………………………

(56)